А.Р. Артемьев

 

АЛБАЗИНСКИЙ ОСТРОГ

 

 

 

Албазинский острог был крупнейшим укрепленным поселением русских первопроходцев на Амуре во второй половине XVII века (рис. 4).



 

[102] В работах русских историков конца XVIII — начала XX вв. Албазин обычно фигурирует в связи с двумя крупными событиями второй половины XVII в. на Амуре: приведением Е.П. Хабаровым в русское подданство значительной части населявших его народов в 1649 — 1653 гг. и маньчжурской агрессией 1685 — 1689 гг., завершившейся подписанием Нерчинского мирного договора (Миллер Г.Ф., 1757; Берх В.Н., 1821; Спасский Г., 1824; Иакинф, 1842; Паршин В., 1844; Щукин Н.С., 1848; Романов Д., 1857; 1859; Черных Н.Е., 1857; Миддендорф, 1860; Максимов С.В., 1861; Арсеньев Ю.В., 1882; Чулков Н.П., 1898; Бартенев Ю.П., 1899; Голубцов И.А., 1902; Чернозубов, 1907; Тронин В., 1908; Тимченко-Рубан Г., 1909; Ульяницкий Л.Г., 1912; 1913; Васильев А.П., 1916).

Основными источниками по истории Албазина до недавнего времени являлись письменные. Значительная часть их, собранная в 1733 — 1743 гг. Г.Ф. Миллером, издана Археографической комиссией в III — V томах "Актов исторических" (АИ, 1841; 1842; 1842) и III, IV, VI — XII томах "Дополнений к актам историческим" (ДАИ, 1848; 1851; 1857; 1859; 1862; 1875; 1867; 1869; 1872). К сожалению, по мнению ряда исследователей, списки Г.Ф. Миллера неточны, грешат пробелами и даже вставками (Оглоблин Н.Н., 1889а, с. 1 — 11; 1889б, с. 161 — 166; Андреев А.И., 1937, с. 125 — 128; Мирзоев В.Г., 1970, с. 376, 377).

Большое количество относящихся к Албазину древних актов опубликованы в прошлом веке в различных изданиях, ставших теперь библиографической редкостью (Выписки..., 1832; Русская..., 1833; Исторические..., 1843; Паршин В., 1844; Сгибнев А.С., 1860; Чтения..., 1861; Наказ..., 1894; Ионин А.А., 1895).

В советское время документы, содержащие сведения об остроге, издавались и переиздавались в несколько меньшем количестве. Основная их часть опубликована Н.Ф. Демидовой и B.C. Мясниковым в двух томах "Русско-китайские отношения в XVII в." (РКО, 1969, т. 1,1972, т. 2). Несколько актов об освоении первопроходцами Приамурья переизданы в сборнике "Русская Тихоокеанская эпопея" (РТЭ, 1979). Оригинальные документы представлены в книгах Ф.Г. Сафронова (1983) и Г.А. Леонтьевой (1991), а также статьях Б.П. Полевого (1982), А.Р. Артемьева (1990г) и Н.П. Крадина (1992).

Подавляющее большинство актов о русском Приамурье продолжает оставаться неизданными и хранится в Российском Государственном Архиве Древних Актов, в архиве Санкт-Петербургского филиала Института Российской истории РАН, в Архиве РАН и в Государственном архиве Читинской области.



 

В отечественных музеях сохранились некоторые из городских атрибутов Албазинского острога. Это прежде всего знамя, хранящееся в Оружейной палате Московского кремля. Оно изготовлено из красной крашенины четырехугольной формы, размерами 1,42×1,33 м. На одной стороне знамени маслом написаны образ Спаса Вседержателя с ангелами в облаке и молящиеся святые Антоний и Феодосий печерские, святой Никита мученик и святой Иоанн воинственник. На другой стороне в кругу написано: Знамение Пречистыя Богородицы и в молении святые Сергий Радонежский и ученик его Никон. Знамя со всех сторон обшито голубой и желтой китайской камкой, вследствие чего нынешние размеры его — 3,91×3,46 м (Знамя..., 1884, с. 80, 81).

Другой важной реликвией Албазина является его серебряная печать, хранящаяся в Государственном Эрмитаже (рис.73:1,2). На аверсе печати, в центре, находится окруженное двойным ободком углубленное изображение орла, держащего в левой лапе лук, а в правой — оперенную стрелу острием вниз. Вне ободка расположена круговая надпись: ПЕЧАТ[Ь] ВЕЛИКИХ Г[ОСУ]ДАРЕЙ СИБИРСКИЕ ЗЕМЛИ АЛБАЗИНСК[О]ГО ОСТРОГУ. Реверс печати — гладкий. Композиция на печати [103] Албазинского острога является естественным развитием эмблематики сибирских городов, где обязательно присутствуют звери в сочетании с такими атрибутами, как стрела, лук, дерево-кедр, звезда (Соболева Н.А., 1981, с. 202, 204 — 207, рис. 3; 4). Что касается надписи, то она позволяет установить время создания печати: не ранее 26 мая 1682 г., когда на царство были посажены Иван и Петр Алексеевичи, но и не позднее этого года, поскольку именно тогда было учреждено Албазинское воеводство (Артемьев А.Р., 1989б, с. 45). После взятия маньчжурами острога в 1685 г. печать была вывезена воеводой A. Л. Толбузиным в Нерчинск. Затем ее возвратили обратно и вплоть до разрушения Албазина по Нерчинскому договору она находилась в употреблении. Вывезенная А.И. Бейтоном печать была вновь сдана в Нерчинскую приказную избу (РКО, 1972, т. 2, с. 693, 694). В 1706 г. она упомянута среди хранившихся в архиве Нерчинского острога предметов, а в 1786 г. в их числе передана в Иркутскую губернскую канцелярию. Оттуда ее переправили в канцелярию бывшего чрезвычайного и полномочного посла графа Юрия Александровича Головкина (Берх В.Н., 1821, с. 203, 204).

Рис. 54. Икона "Албазинской Божьей
Матери". Середина
XVII в.

Третьим оригинальным предметом из Албазина является чудотворная икона "Албазинской Божьей матери" — "Слово плость бысть". На ней изображено чревоношение Богомладенца (рис. 54). Икону привез в Албазин прибывший туда в 1665 г. вместе с Н.Р.Черниговским иеромонах Гермоген. Он основал в 1671 г. в четырех километрах выше по течению Амура Спасский монастырь, где и находилась икона. После взятия Албазина и разорения монастыря в 1685 г. Гермоген вернулся в основанный им ранее Усть-Киренский Троицкий монастырь (Чернозубов, 1907, с. 6, 13). По пути туда он оставил икону в Стретенске, где она, по-видимому, хранилась вплоть до 1854 г., когда ею 14 мая благословили в путь знаменитый сплав по Амуру флотилии во главе с генерал-губернатором Восточной Сибири Н.Н. Муравьевым (Барсуков И., 1883, с. 339). В 1860 г. икона "Албазинской Божьей матери" была привезена и подарена епископом Иннокентием г. Благовещенску, где до сих пор является самой почитаемой церковной святыней на всем Дальнем Востоке (Артемьев А.Р., 1994е; 1995а)*.

Важным источником в изучении оборонительных сооружений Албазина и его внутренней топографии являются описания его облика побывавшими на Амуре русскими путешественниками начала и середины XIX в. и в особенности тех, кто оставил его зарисовки (рис. 55), как, например, Р. Маак (Пермикин Г.М., 1856; Романов Д., 1857; Маак Р., 1859; Максимов С.В., 1861). Большой интерес представляет в связи с этим фрагмент китайского свитка с изображением второй осады Албазина, [104] хранящийся в Библиотеке американского Конгресса (рис. 56) и тот же сюжет (рис. 57) на рисунке из книги Н. Витсена (Witsen N., 1692).

В советское время интерес исследователей к Албазину не угас. В 1922 г. в Пекине вышел очерк бывшего директора Иркутского музея И.И. Серебренникова "Албазинцы" — о происхождении и истории албазинской общины в Пекине (Серебренников И.И., 1922). В 1956 г. эту тематику продолжил американец русского происхождения Петров, а в 1989 г. — B.C. Мясников. В 1925 г. был опубликован популярный очерк С.В.Бахрушина о казаках на Амуре (Бахрушин С.В., 1925), а два года спустя вышла подробная работа о русском населении и его хозяйственной деятельности в Приамурье профессора В.И. Огородникова, в которых острогу посвящено немало строк (Огородников В.И., 1927). В 1956 г. свет увидела блестящая монография В.И. Шункова, где истории забайкальского и приамурского земледелия XVII в. посвящен отдельный очерк (Шунков В.И., 1956, с. 185 — 235).

Собственно историей Албазина в советское время много занимался известный краевед и археолог-любитель из Благовещенска Г.С. Новиков-Даурский. Он первым обратился к сохранившимся предметам обихода албазинцев и опубликовал уникальный сфрагистический памятник — серебряную печать острога (Новиков-Даурский Г.С., 1953). Значительное место уделено событиям в Албазине и вокруг него в книге П.Т. Яковлевой о Нерчинском договоре с Китаем (Яковлева П.Т., 1958). И, наконец, крупнейшей работой, где в той или иной мере освещены все аспекты становления и развития Албазина, явилась впервые изданная в 1969 г. работа В.А. Александрова.

В 70-х — начале 80-х годов вышло несколько индивидуальных и коллективных монографий, в которых Албазинский острог фигурирует в связи с проблемой русско-китайских отношений (Мелихов Г.В., 1974; Внешняя политика..., 1977; Мясников B.C., 1980; 1987; 1996; Беспрозванных Е.Л., 1983; 1987; ИСВК, 1987).

Впервые Албазин упоминается в 1650 г., когда в конце сентября отряд Е.П. Хабарова занял на Верхнем Амуре городок даурского князя Албазы, имя которого впоследствии дало название и острогу. Вопреки мнению ряда историков (Алексеев А.И, 1971, с. 215; Беспрозванных Е.Л., 1983, с. 25;Алексеев А.И., Мелихов Г.В., 1984, с. 70; Александров В.А., 1984, с. 25), сведений о каких-либо строительных работах в Албазине при Хабарове не имеется. В действительности осенью 1650 г. отряд Хабарова попросту занял покинутый даурами городок, где участники экспедиции перезимовали (Сафронов Ф.Г., 1983, с. 51; Леонтьева Г.А., 1991, с. 62; Полевой Б.П., 1995, с. 16). Покидая городок в июне 1651 г., Хабаров приказал сжечь его, после чего он фигурировал в источниках как "городище" (ДАИ, 1851, т. 4, с. 260).

Новый подлинно русский этап в истории Албазина начался в 1665 — 1666 гг., когда туда переселилась группа из 84 казаков и крестьян во главе с Никифором Романовичем Черниговским. Эти люди убили на Лене в устье р. Киренги илимского воеводу Л.А. Обухова "...за невозможное свое терпение, что он, Лаврентей, приезжая к нам в Усть-Киренскую волость, жен их насильничал, а животы их вымучивал". В числе пострадавших от произвола воеводы был и служилый илимский человек, поляк по происхождению, Н.Р. Черниговский, который возглавил восстание, а затем ушел, спасаясь от наказания, с товарищами на Амур. Там они поставили на Албазинском городище острог и взяли на себя функции сбора ясака с местного населения. Весь собранный ясак казаки исправно переправляли через Нерчинск в Москву. Царская администрация заочно приговорила Н.Р. Черниговского с семнадцатью товарищами к смертной казни. Однако они настолько преуспели в сборе ясака, что в 1672 г. по настоянию сибирских властей были прощены (ДАИ, 1862, т. 8, с. 275, 276).

[105] В 1669 г., в то время как 60 служилых албазинских людей ходили в поход вниз по Амуру на дауров и дючеров, тунгусы, платившие ясак под своих аманатов в Албазин, побили на пашне под острогом трех людей и отогнали сорок лошадей, а также рогатый скот. В следующем году в Нерчинск к сыну боярскому Д.Д. Аршинскому приезжали маньчжуры во главе с Шаралдаем жаловаться на албазинцев за их походы в низовья Амура. В ответ на это Нерчинский приказчик был вынужден запретить албазинцам ходить в походы, о чем доложил в Москву (АИ, 1842, т. 4, с. 454, 455; РКО, 1969, т. I, с. 268 — 271).

Сведений об укреплениях Албазина времен Н.Р. Черниговского немного. Наиболее подробные из них содержатся в "Росписном списке Албазинского острога, составленном сыном Боярским Семеном Вешняковым по принятии его от прикащика Никифора Черниговского", в 1674 г.: "И я, Семен, принял острог с нагородней покрыт тесом, а в остроге башен две по углам от Амура реки, под теми башнями избы, верхи шатровые, покрыты тесом, а третья башня Приказ; сверху Приказу чердак караульный покрыт тесом, а в остроге колодезь на водолейке да амбар Воскресенский, в надолбах часовня; служилых людей 109 ч..." (Паршин В., 1844, с. 138).

На территории острога была церковь Воскресения Христова с приделами Богородицы Владимирской и Архангела Михаила, а за его пределами на заимке на Лапкаевом лугу — часовня Николая Чудотворца. Предшественницей Воскресенской церкви в Албазине была одноименная часовня, впервые фигурирующая в упомянутом выше "Росписном списке...". Часовня располагалась возле острога "в надолбах" — вертикально врытых в землю бревнах, служивших препятствием для прохода вражеской конницы (Паршин В., 1844, с. 138, 201 — 203). О намерении албазинцев возвести в остроге церковь впервые сообщается в грамоте 1673 г. приказчика Петрушки Осколкова, десятников и рядовых служилых людей к митрополиту Сибирскому и Тобольскому Корнилию с просьбой разрешить и благословить строительство (Берх В.Н., 1821, с. 202, 203). Сооружение храма, затянулось и в донесении албазинского приказчика Федора Евсевьева Нерчинскому воеводе, написанном не ранее 8 апреля 1676 г., он все еще числился строящимся (Паршин В., 1844, с. 157,158; РКО, т. 1, 1969, с. 491, 492). Именно в этих церквях находилась одна из самых первых на всем Дальнем Востоке библиотек из книг религиозного содержания, необходимых для богослужения. Сохранились описи имущества албазинских храмов, вывезенного поздней осенью 1689 г. отрядом казаков во главе с пятидесятником Василием Смиренниковым в Нерчинск (Паршин В., 1844, с. 201 — 203).

В 1674 — 1677 гг. Нерчинский воевода П.Я. Шульгин попытался завести под Албазином "государеву десятинную пашню". С этой целью он направил туда две партии ссыльных: 47 и 27 человек (Яковлева П.Т., 1958, с. 57,58). В 1678 г. из Енисейска для них по царскому указу было послано в Албазинский острог 129 топоров, 100 сошников, 200 кос-горбуш и 200 серпов (Александров В.А., 1984, с. 46). Однако избранный казачьим кругом в албазинские атаманы Н.Р. Черниговский, препятствуя этому, поверстал часть из них на военную службу в казаки. Тем не менее, земледелие под Албазином развивалось столь интенсивно, что уже в 1681 г. Нерчинский воевода Ф.Д. Воейков закупил там хлеб для уплаты жалования служилым людям, за которым прислал "досчаник с наемными работниками людьми" (ДАИ. 1875, т. 9, с. 215). В этом же году из казенных запасов острога было взято 100 пудов яровой муки для только что поставленного Аргунского острога (ДАИ, 1862, т. 8, с. 326). В 1685 г. в Албазинском уезде было засеяно "... великих государей десятинного ярового хлеба десятин с 50 и болше, да казачьи и крестьянския пахоты и присевок всяких чинов людей всякого хлеба десятин с 1000 и болше" (ДАИ, 1872, т. 12, с. 113).

[106] Во многом благодаря именно успехам земледелия к 80-м годам XVII в. Верхнее Приамурье оказалось более заселенным, чем Забайкалье (Артемьев А.Р., Сем Ю.А., Сергеев О.И., 1991, с. 48 — 51). Поток переселенцев в Даурию, и в особенности беглых, был в конце 70-х годов так велик, что сибирская администрация была вынуждена поставить в 1678 г. на р. Лене, в устье Олекмы, заставу, чтобы воспрепятствовать их уходу туда по наиболее удобному пути.

Согласно письменным источникам по Амуру от устья Аргуни до впадения р. Комары (Хумаэрхэ) по р. Зее насчитывалось более 20 русских поселений: острожков, слобод, деревень и заимок. У слияния рек Шилки и Аргуни находились Усть-Аргунская (Усть-Стрелочная) слобода, немного ниже по Амуру — Амурская слобода. В устье притока Амура — р. Вятки располагалась д. Вяткина, в устье р. Урки — Перелешина заимка, еще ниже по Амуру — слобода Игнашино, немного выше устья р. Ольдой — д. Паново и в полутора днях пешего пути до Албазина — Ондокомские заимки. Ниже Албазина находились д. Чулкова, заимки Большая, Шингаловская, Монастырская, деревни Солдатово, Озерное, Ильинское и Погодаево, одна из крупнейших на Амуре — Покровская слобода и наиболее удаленная от острога — д. Андрюшкина в устье р. Буринда (Огородников В.И., 1927, с. 59; Новиков-Даурский Г.С., 1953, с. 48,49; 1961, с. 17 — 20; Шунков В.И., 1956, с. 202; Яковлева П.Т., 1958, с. 62; Александров В.А., 1984, с. 44, 45; Сухих В.В., 1976, с. 92; Артемьев А.Р., 1990а, с. 116; 19946, с. 44, 45; Artemiev A.R., 1992, р. 135, 136). В 1677 г. албазинские казаки возвели в верховьях р. Зеи Зейский острожек. В 1679 г. в устье притока Силинбы (Селемджи) р. Быса был основан Селинбинский острог, а в 1680 г. в устье притока Зеи — р. Долонец — Долонский острог и, наконец, в 1681 г. на Зее, против оз. Бабек, новое Зейское зимовье (Паршин В., 1844, с. 149 — 156; Александров В.А., 1984, с. 47,48). Крайним на востоке и последним по времени основания в Приамурье было Дукинское зимовье, возведенное албазинскими казаками в начале 80-х годов возле устья впадающей в Амгунь р. Дуки (рис. 4). Отметим также, что, по совершенно справедливому мнению Б.О. Долгих, в 1665 — 1689 гг. долина самого Амура была освоена русскими лишь примерно до устья Буреи (Долгих Б.О., 1960, с. 581). Действительно, все имеющиеся источники свидетельствуют, что в верховья Амгуни албазинцы добирались по р. Бурее, а не по Амуру (Артемьев А.Р., 1990в, с. 108, 109).

Мнения о численности крестьянского населения Албазинского уезда, выделенного в 1682 г. в самостоятельное воеводство, у исследователей расходятся. В.И. Огородников считал, что цифры 410 — 420 чел., которые следуют из источников, сильно занижены (Огородников В.И., 1927, с. 63). П.Т. Яковлева, со ссылкой на него называет число в 500 чел. (Яковлева П.Т., 1958, с. 62). Б.О. Долгих полагал, что крестьянство уезда состояло из 330 чел. (Долгих Б.О., 1960, с. 581). Согласно же подсчетам В.А. Александрова к началу 80-х годов в бассейне Амура от устья Аргуни до Зеи проживало не менее 800 чел. русского населения мужского пола (крестьян, промышленников, казаков) и более 300 чел. их семей (Александров В. А., 1984, с. 43). Думается, что мнение последнего наиболее приближается к истине. В 1682 г. в Албазине одних только служилых людей было 200 чел. (ДАИ, 1862, т. 8, с. 349), а крестьян в Покровской слободе и на заимках — 70 (ДАИ, 1867, т. 10, с. 204). В 1684 г. в Албазине находилось служилых людей — 121 чел., промышленных людей — 250, а пашенных крестьян — 97 (Шунков В.И., 1956, с. 221), что в совокупности составляет 468 чел. Напомню, что почти такое же количество людей — 450 чел. затворились в Албазине при осаде 1685 г. (ДАИ, 1872, т. 12, с. 110). Это число должно быть увеличено по крайней мере на 100 человек, побитых маньчжурами на Зее, Селемдже и Амгуни (ДАИ, 1872, т. 12, с. 112). Таким образом, вместе с крестьянами заимок, находившихся выше Албазина [107] по Амуру и сменяющимися промысловыми людьми, все население уезда несомненно составляло не менее 800 человек.

Начало 80-х годов ознаменовалось резкой активизацией действий в Приамурье маньчжурских войск, которые вытеснили русское население с Селемджи и Зеи и открыто готовились к нападению на Албазин и Нерчинск. Сведения о готовящейся агрессии начали поступать еще во второй половине 70-х годов. Тогда сын боярский Григорий Лоншаков сообщил в 1676 г. из Албазина, что "Китайских де порубежных сел Даурские люди приезжают под Албазинский острог, по пяти сот человек и болши, и ясашных и служилых и промышленных людей грабят и чинят обиды и налоги, и соболи и запасы их отнимают...", а сын боярский Алексей Толбузин предупреждал из Нерчинска: "Нарежается де Богдойский хан итти войною под Нерчинской и под Албазинской остроги..." (ДАИ, 1862, т. 8, с. 95 ).

Хозяйственное освоение первопроходцами Приамурья и объясачивание местного населения лишали маньчжуров источников дальнейшего захвата пленных и поступления отсюда ценной пушнины. Кроме того, маньчжуры справедливо опасались, что примеру таких даурских и эвенкийских князей, как Гантимур, Туйдохунь, Баодай и Вэньду, добровольно перешедших со своими людьми к русским, могли последовать и другие племена не только левобережья и Верхнего Амура, но и его правобережья (Мелихов Г.В., 1974, с. 67, 96).

В начале 1683 г. в рамках мероприятий по увеличению обороноспособности забайкальских и даурских острогов Якутский, Иркутский, Илимский, Нерчинский и Албазинский уезды были объединены в Енисейский разряд и отданы в подчинение енисейского воеводы, князя К.О. Щербатова. Он предпринял самые срочные меры по усилению даурских острогов людьми и воинскими припасами (АИ, 1842, т. 5, с. 183 — 186). Срочной перестройке был подвергнут Албазинский острог, новые стены и башни которого были срублены служилыми и промышленными людьми к лету 1683 г. (Паршин В., 1844, с. 146).

12 июня 1685 г. маньчжурское войско численностью более 10000 человек с 200 пушками осадило Албазин. 16 июня неприятель предпринял решительный штурм города. В ходе него выяснилось, что ядра "проломных" пушек маньчжуров легко пробивают стены и башни острога. Тем не менее, потеряв 100 человек из 450, албазинцы, имевшие в своем распоряжении только три пушки и около 300 пищалей, отбили приступ. После этого нападающие обложили стены города хворостом и подожгли. Огненные стрелы маньчжуров сожгли также амбары и церковь, запасы пороха и свинца были на исходе. Ввиду этого воевода А.Л. Толбузин вынужден был начать переговоры о капитуляции (ДАИ, 1872, т. 12, с. 110; РКО, т. 2, 1972, с. 692).

По условиям капитуляции оставшиеся в живых албазинцы беспрепятственно ушли в Нерчинск, куда прибыли "наги и босы и голодны" 10 июля, а уже 15 июля воевода И.Е. Власов направил отряд в 70 казаков на албазинское пепелище. Выяснив, что китайцы ушли, он отправил туда пришедший на подмогу в Нерчинск отряд под командованием казачьего головы, поручика А.И. Бейтона, возглавлявшего подошедшую наконец-то подмогу. В августе вернулся в Албазин и воевода А.Л. Толбузин, с которым пришли новоприборных и старых албазинских служилых людей 488, пашенных крестьян 70 и промышленных людей 96 (Шунков В.И., 1956, с. 221). Им было приказано построить новый острог или город с колодцем "... ниже старого албазинского острожного места, чтоб неприятелю было не в уступку ". Новый острог возвели все же "... на старом Албазинском острожном месте". До морозов под руководством Алексея Толбузина успели возвести "... земляного города в ширину [108] 4 сажени печатных, а в вышину полторы сажени печатных же". В июне 1686 г. строительство нового острога было в основном закончено, и только башни крепости покрыть не удалось, потому что 7 июля (по китайским источникам — 8 июля) маньчжуры вновь осадили город (ДАИ, 1867, т. 10, с. 253,259; 1872, т. 12, с. 110 — 114; РКО, 1972, т. 2, с. 83, 693).

Новая осада Албазина продолжалась пять месяцев. В ходе нее 826 защитников крепости успешно противостояли 6500 воинам противника. Маньчжуры окружили русские укрепления земляным валом, а севернее острога возвели раскат высотой 15 м, с которых беспрерывно обстреливали город из пушек под руководством 20 голландцев-иезуитов. С южной стороны они пытались построить башню для тех же целей, но албазинцы первую из них сожгли, а вторую разрушили подкопом. Ответные подкопы под город маньчжуров успеха не имели. Пять раз албазинцы совершали смелые вылазки из осажденной крепости, особенно значительной из которых была последняя, совершенная 16 августа, когда они пытались уничтожить северную батарею противника. На пятый день осады воевода A.Л. Толбузин был смертельно ранен в ногу ядром, залетевшим в бойницу башни, из которой он наблюдал за противником, и командование острогом принял поручик А.И. Бейтон (ДАИ, 1867, т. 10, с. 265; РКО, т. 2, с. 162, 163, 195, 771).

30 ноября 1686 г. маньчжурские воеводы получили распоряжение императора о снятии осады. Формальным поводом для этого послужил приезд в Пекин гонцов из Москвы с известием о выезде в Приамурье русского посольства во главе с окольничим Ф.А. Головиным для переговоров о мире. Однако не менее весомой причиной такого решения было тяжелое положение, в котором оказались осаждавшие Албазин войска. Оторванные от баз снабжения, они потеряли к декабрю на приступах, от голода и болезней более 1500 человек. Тем не менее, выполнить приказ императора Сюань Е маньчжуры не смогли, поскольку лед уже сковал их суда, и фактически осада продолжалась, так как выходить русским из крепости они не давали. Только в мае 1687 г., когда сошел лед, маньчжуры отступили от города на четыре версты, но не уходили, чтобы помешать албазинцам посеять хлеб. К этому времени их потери составляли уже 2500 "воинских людей" и много "работных никанских мужиков" (РКО, 1972, т. 2, с. 115, 117, 129, 157, 159, 163).

Положение осажденных албазинцев было намного трагичнее. В декабре их осталось всего 150 человек, из которых нести караульную службу могли лишь 30 мужчин и 15 подростков, другие ослабели от ран и цинги. Несмотря на это, А.И. Бейтон отказался впустить в крепость маньчжурских лекарей, ответив, "что в Албазине служилые люди милостию великого бога все здоровы". На Пасху он послал изумленным китайским воеводам пшеничный пирог весом один пуд, который они "приняли с честию". К маю 1687 г. в Албазине осталось в живых только 66 "осадных сидельцов". А.И. Бейтон не решился предать земле тела павших албазинцев без отпевания, поскольку священник, по-видимому, также умер, о чем сообщил нерчинскому воеводе И.Е. Власову: "И те умершие люди похоронены в городе в зимовьях поверх земли без отпеву до твоего рассмотрения. А ныне я с казаками живу во всяком смрадном усыщении. А вовсе похоронить без твоей милости и приказу дерзнуть не хощу, чтоб, государь, в прегрешении не быть. А хоте, государь, ныне и благоволишь похоронить, да некем подумать и невозможно никакими мерами" (РКО, 1972, т. 2, с. 123, 149, 150, 776). Похоронить этих павших албазинцев достойным образом возле церкви Воскресения, где в остроге находилось кладбище, А.И. Бейтону так и не удалось.

[109] 29 августа 1689 г. в Нерчинске был подписан русско-китайский договор, по которому граница между двумя государствами проводилась по впадающей с севера в р. Шилку — р. Горбица. Албазинский острог по нему оказывался за пределами русской территории и подлежал уничтожению, а его жители переселению. Правительство царевны Софьи решило поступиться Албазином и Приамурьем для заключения мирного договора с маньчжурским правительством Цинской империи, который, по их мнению, должен был укрепить пошатнувшийся после провала крымских кампаний престиж регентши на международной арене и внутри страны (Демидова Н.Ф., 1973, с. 305; Мясников B.C., 1980, с. 250).

31 августа глава русского посольства Ф. А. Головин послал Афанасию Бейтону указ об оставлении и разорении Албазина, а 5 сентября маньчжурское посольство прибыло к Албазину. Служилые люди на глазах китайских послов и воевод сожгли деревянные строения острога и раскопали вал. После этого они погрузились на предоставленные маньчжурами бусы (большие лодки) и отправились в Нерчинск (РКО, 1972, т. 2, с. 605, 606,612,613,696).




Рис. 64
Северо-западная часть Албазинского острога. Раскопки на месте, где находилась полуземлянка.
 

Албазинское городище расположено на мысу в излучине реки, ограниченным обрывистым берегом Амура с запада и неглубоким оврагом с юга (рис. 64). Валы острога, за исключением западного, уничтоженного рекой, хорошо сохранились и вместе с береговой линией образуют фигуру в виде параллелограмма площадью 0,8 га (рис. 58).



 

Первые стационарные археологические работы на территории лбазинского острога были проведены в 1974 — 1976 и 1979 — 1980 гг. отрядом Северо-Азиатской комплексной экспедиции Института истории, филологии и философии СО АН СССР. К сожалению, эти исследования велись без разрешения Отдела полевых исследований Института археологии РАН и отчеты о них в архивах отсутствуют. Ввиду этого об их результатах можно судить в основном только по рукописи кандидатской диссертации одного из участников раскопок (Сухих В.В., 1979), поскольку две из трех публикаций посвященных им, лишены иллюстраций и практической ценности не имеют (Сухих В.В., 1977; 1978; Глинский С.В., Сухих В.В., 1992).

Летом 1989 г. исследования Албазина и его округи были начаты Амурским археологическим отрядом Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН под руководством автора. К настоящему времени нами изучены остатки северо-восточной угловой башни острога, вскрыты значительные участки в северо-западной и западной прибрежной частях крепости (Артемьев А.Р., 1990а; 1992г; 1992з; 1993б; 1993в; 1994б; 1994ж; 1995б; 1995е; 1996а; Артемьев А.Р., Кудрин А.Ю., 1990; 1991а; 19916; Артемьев А.Р., Кудрин А.Ю., Василенко С.В., 1995; Артемьев А.Р., Саранцев А.Н., 1997). Общая площадь исследованной нами территории составляет 559 м2, что в совокупности с примерно 400м2, раскопанными в 70-е годы составляет около 12% от всей сохранившейся площади острога.

В полевых сезонах 1989 — 1990 и 1997 гг. нами изучались оборонительные сооружения Албазина, уже неоднократно привлекавшие внимание историков архитектуры. Первую специальную статью о них опубликовал известный исследователь крепостного зодчества В.И. Кочедамов (Кочедамов В.И., 1970). Позже материалы об Албазине вошли в его посмертную книгу (Кочедамов В.И., 1978). Спустя семнадцать лет эта тематика была продолжена Н.П. Крадиным (Крадин Н.П., 1987), который недавно опубликовал также популярный очерк, где, однако, Албазину, несмотря на название, места почти не нашлось (Крадин Н.П., 1992).



 

Сведений о внешнем облике укреплений Албазина времен Н.Р. Черниговского немного. Они содержатся в "Росписном списке Албазинского острога, составленном [110] сыном боярским Семеном Вешняковым при принятии его от прикащика Никифора Черниговского" в 1674 г. (Паршин В., 1844, ч. 2, с. 138) и в описании острога, составленном в 1684 г. воеводой A.Л. Толбузиным (Крадин Н.П., 1992, с. 110). Согласно этим данным в 1665 — 1682 гг. Албазинский острог был в плане прямоугольным и имел размеры 28x39 м. Его тыновые стены были усилены по углам с западной прибрежной стороны двумя башнями. Еще одна башня находилась посередине восточной стены острога. К сожалению, следы этих укреплений при археологических исследованиях пока не встречены. Ввиду этого наша реконструкция острога основана исключительно на данных письменных источников (рис.59).

Как известно, в начале 80-х годов маньчжурское правительство Цинской империи начало подготовку к агрессии в русском Приамурье, уездным центром которого в 1682 г. стал Албазин. В связи с этим в том же году было начато строительство нового острога, которое было завершено к лету 1683 г. Стены нового острога оградили значительно большую, чем прежде, территорию, обойдя с трех сторон старый острог. Сохранилось подробное описание острога, составленное в 1684 г. воеводой A.Л. Толбузиным (Архив РАН, ф. 21. оп. 4. ед. хр. 25, л. 412 — 415). Его обнаружил в архиве Академии наук известный исследователь оборонного зодчества В.И. Кочедамов (Кочедамов В.И., 1970, с. 39 — 41; 1978, с. 55 — 58) и недавно полностью опубликовал Н.П. Крадин. Новые стены имели высоту 5,3 м и были "покрыты двойным тесом с зупцами". Северная стена острога имела длину 85 м и заканчивалась квадратной 6,4×6,4 угловой башней. Восточная стена делилась проездной башней (8,5×8,5 м) на отрезки 46 и 37 м. Южная стена также имела проездную башню, но уже круглую, которая делила стены на отрезки в 32 и 43 м. Западная береговая стена длиной 97 м включала две башни острога, поставленного еще Н.Р. Черниговским. Под этими башнями находились избы для аманатов, под которых собирали ясак. В северо-западном углу острога находился "государской двор на приезд воеводам и приказным людям". Далее в описи говорится о том, что "с трех сторон по острогу нарублены городни" (Крадин Н.П., 1992 б, с. 110). Определение городен, данное в ставшем классическом труде Ф. Ласковского, характеризует их как ряд отдельных срубов, примыкавших друг к другу (Ласковский Ф., 1858, с. 830). Ввиду этого В.И. Кочедамов реконструировал стены Албазинского острога именно так (Кочедамов В.И., 1970, с. 39; 1978, с. 55, 56).




Рис. 60
Остатки северо-восточной угловой башни острога с примыкающими к ней тыновыми стенами, сожженные маньчжурами в июне 1685 г.

 

Раскоп площадью 136 кв.м был заложен нами в северо-восточном углу острога в месте соединения его северного и восточного валов (рис. 58). В него целиком попали обугленные остатки угловой башни и примыкающих к ней стен крепости (рис. 60). Было достоверно установлено, что стены острога 1683 — 1685 гг. имели конструкцию в виде тына — вертикально вкопанных в землю вплотную друг к другу бревен, а вовсе не городен. О том же свидетельствуют и материалы, полученные при изучении острога в 1976 г. И хотя их авторы продолжают утверждать, что "острог 1665 — 1685 годов был построен в виде плотно поставленных друг к другу срубов" (Сухих В.В., Глинский С.Г., 1992, с. 21), все приводимые ими чертежи свидетельствуют об ином. Ни на одном из них нет следов срубных конструкций, тогда как остатки тына отчетливо видны в южном разрезе вала крепости (Сухих В.В., Глинский С.В., 1992, табл. 1, рис. 2, 3).



 

Причиной столь устойчивых заблуждений несомненно является терминологическая неточность, допущенная воеводой А.Л. Толбузиным при составлении описи острога, когда он назвал тыновые стены "городнями". Об этом убедительно свидетельствует дальнейший текст описи, где говорится о сооружении с внутренней стороны острога плетня шириною в аршин (0,71 м) и высотою в сажень (2,13 м), а на нем "полатей" (помоста, боевого хода), также шириной в одну сажень, с [111] которых открывался доступ к проделанным сквозь стеньг бойницам. Такие же бойницы были сделаны "под полатями сквозь плетень" (Крадин Н.П., 1992, с. 110). Совершенно очевидно, что делать плетень и помост с внутренней стороны городен не имело никакого смысла, а проделывать бойницы сквозь двойные стеньг и затем пользоваться ими было невозможно. Кстати, подобная ошибка уже была зафиксирована ранее в Мангазее, где согласно Росписному списку 1625 — 1626 гг. городская стена состояла из городен, а при археологических исследованиях были обнаружены тарасы — две параллельные стеньг с перерубами через 3,5 — 4,5 м (Овсянников О.В., 1972, с. 40, 41). Отметим также, что остатки бревен, поддерживавших помост ("полати"), зафиксированы нами как раз на расстоянии около 2 м от стен острога (рис. 61).




 

Остатки тыновых стен острога вплотную примыкали в раскопе к также обугленным останкам башни, исключая какие бы то ни было сомнения в одновременности их сооружения. От башни, имевшей в соответствии с описью 1684 г. в плане форму квадрата со стороной 6,4 м, частично сохранились нижний венец сруба и плахи пола. Вдоль внутренней западной стены башни находились сени размерами 1,1x3 м, в которых, по-видимому, начиналась лестница, ведущая на ее второй этаж (рис. 61). Следы лестницы, которая вела с нижнего, по-видимому, глухого этажа башни на второй зафиксированы в её северо-западной части. Они представлены остатками двух вертикально стоящих бревен (рис. 60,61). Совершенно очевидно, что открытые нами остатки башни и стен сгорели во время осады крепости в июне 1685 г. Остатки аналогичных открытых нами тыновых стен были раскопаны и в 1976 г. в южном валу острога. Руководители работ сочли возможным отнести их, а также остатки плетня с их внутренней стороны, "ко времени деятельности Е. Хабарова" (Сухих В.В., 1980, с. 4; Сухих В.В., Глинский С.В., 1992, с. 18,19). Несомненно, что этот вывод и мнение о том, "что острог 1665 — 1685 годов (на самом деле 1665 — 1681 гг. — А.А.) был построен в виде плотно поставленных друг к другу срубов" (Сухих В.В., Глинский С.В., 1992, с. 21), может быть объяснено только плохим знакомством его авторов с литературой об Албазине.



 

Находки, обнаруженные при раскопках башни немногочисленны. Помимо маньчжурских чугунных ядер в трех верхних пластах, перемешанных при разрушении крепости, было встречено около 100 фрагментов керамических сосудов (рис. 1; 2). В самой башне были обнаружены бытовые предметы. Это железный топор удлиненных пропорций с бородкой (рис.87:5), такие топоры использовались для столярных и плотницких работ и были широко распространены в XVII в. (Никитин А.В., 1971, с. 38, рис. 2,3), в Сибири они встречены при раскопках Мангазеи (Белов М.И., Овсянников О.В., Старков В.Ф., 1981, с. 81,82, рис. 72:4 — 6); два железных ножа (рис. 87:2,3); две подковки для сапог на низком каблуке (рис. 87:12, 17); подковки такого типа найдены в средневековых слоях городов Европейской России в Новгороде (Колчин Б. А., 1959, с. 108, 110, рис.96:19, 20) в Москве (Векслер А.Г., Лихтер Ю.А., Осипов Д.О., 1997, с. 116, рис. 3:5), а также в Пскове (ЛабутинаИ.К., 1994, рис. 14:4), Изборске (Артемьев А.Р., 1998, с. 82, 83) и Витебске (Левко О.Н., 1984, с. 48, рис. 29), в Сибири они встречены в Мангазее (Белов М.И., Овсянников О.В., Старков В.Ф., 1981, с. 52, табл. 52:4), в культурных напластованиях Иргенского (табл.67:4) и Алазейского острогов, а также на Стадухинском поселении (Алексеев А.Н., 1996, с. 46, табл.36:3); железный наконечник шомпола для чистки ружейных стволов (рис. 87:14), аналогичные экземпляры встречены в Москве (Рабинович М.Г., 1971, с. 41, рис. 6:3) и в Мангазее (Белов М.И., Овсянников О.В., Старков В.Ф., 1981, с. 79, рис. 69:7); три железных пробоя (рис. 87:6, 7, 15); железная ручка от ларца (рис. 87:8); железный язычок от пряжки (рис. 87:13); обломок железного рыболовного крючка (рис. 87:15); два бронзовых декоративных [112] гвоздика (рис. 87:9,10); несколько целых (рис. 87:11) и много обломков слюдяных вставок в окна, которые, в соответствии со способом их крепления в раме называли "шитухами"; каменная пулелейка или "колып", как их называли в описях (рис. 87:4), подобную которой мы обнаружили при раскопках промыслового зимовья в урочище Девиткан на р. Ханде — притоке р. Киренги в Прибайкалье; и, по-видимому даурский наконечник стрелы (рис. 87:1), подобные ему экземпляры с короткими шипами в средней части пера встречены также в Мангазее (Белов М.И., Овсянников О.В., Старков В.Ф., 1981, с. 78, рис. 67:13) и на Верхнекумарском городище (Артемьев А.Р., 1980, с. 174,175, рис. 5).



 

На основании данных письменных источников, археологических материалов и инструментального топографического плана нами сделана принципиально новая графическая реконструкция оборонительных сооружений острога в 1682 — 1685 гг., которые согласно описи 1684 г. были усилены рвом шириной 6,4 м и глубиной 3,2 м (рис. 62).

Тыновые стены Албазинского острога сослужили его строителям плохую службу. Инородцы, с которыми столкнулось русское население в Сибири и на Дальнем Востоке, не знали пушечного боя, и такие стены надежно защищали землепроходцев от их стрел. Однако противостоять голландским пушкам маньчжуров они не могли. В ходе раскопок нами было обнаружено несколько десятков целых и много обломков чугунных ядер как с внутренней стороны стен, так и в башне. Именно это обстоятельство во многом предопределило быстрое падение Албазина при его осаде в 1685 г.



 

Что же касается отнесения исследователями Албазина к одному строительному периоду и стен и плетня, открытых в 1976 г. в южном валу острога, то его следует отвергнуть с не меньшей категоричностью. Дело в том, что, во-первых, уровень, на котором появляются столбики плетня, значительно выше, чем стен. Во-вторых, последние, в отличие от первых еще и обуглены, что исключает возможность их одновременной гибели. И, наконец, в-третьих, столбики плетня и столбы стен, параллельные в насыпи южного вала острога, оказались практически налегающими друг на друга (столбы плетня на столбы стен) в северном валу, а на углу острога вбитыми в остатки башни (рис. 63). Совершенно очевидно, что остатки плетня являются деталью укреплений острога последнего периода его существования, которые были дерево-земляными. Их строительство было начато осенью 1685 г., когда согласно отписке воеводы A.Л. Толбузина он "зделал земляного города в ширину 4 сажени печатных, а в вышину полторы сажени печатных же. А выше де того города зделать не успел, потому что де земля замерзла" (ДАИ, 1867, т. 10, с. 253; РКО, 1972, т. 2, с. 83). Конструкция укреплений, состоявших из земляной насыпи укрепленной плетнем, называлась на Руси китай-городом. Это несложное сооружение было чрезвычайно эффективным средством борьбы с разрушающей силой пушечных ядер, которые в нем вязли (Кирпичников А.Н., 1979, с. 476). Значительное количество чугунных ядер и их обломков, обнаруженных нами в земляном валу над остатками раскопанной башни и стенами, — убедительное тому свидетельство.





 

Дерево-земляные укрепления Албазина были обмазаны с внешней стороны глиной и усилены "бастеями" — выступающими за линию валов платформами, которые обеспечивали более эффективный фланкирующий огонь орудий, чем пушки на башнях, стоявших в линии таких валов. На рисунке последней осады Албазина, впервые опубликованном Н. Витсеном в 1692 г., изображены четыре таких "бастеи" (рис. 5), расположенные примерно посередине каждого из четырех валов острога (Witsen N., 1692). Однако его информаторы были не точны. На топографическом плане острога следы "бастей" достоверно зафиксированы только в северо-восточном и юго-восточном углах крепости (рис. 58). Значительно более достоверным является китайский рисунок [113] осады Албазина, хранящийся в библиотеке Конгресса США. На нем юго-восточный угол укреплений крепости имеет форму почти классического бастиона. Автор этого рисунка, несомненно, был очевидцем осад Албазина и в 1685 и в 1686 — 1687 гг., которые он на нем совместил. Дело в том, что на рисунке помимо укреплений острога и маньчжурских осадных сооружений 1686 — 1687 гг. присутствует известная еще по описи 1674 г. часовня "в надолбах" у северо-западного края крепости (Паршин В., 1844, ч. 2, с. 138), которая при осаде 1685 г. была, несомненно, уничтожена. Кроме того, на переднем плане рисунка изображены события, имевшие место 15 июня 1685 г., когда более 40 переселенцев на плотах приплыли к Албазину. Маньчжуры предложили им сдаться, но русские отказались и вступили с ними в бой, сцены которого и запечатлел неизвестный автор. Более 30 русских были зарублены, 15 их жен и детей захвачены в плен (РКО, 1972, т. 2, с. 692).



 

Рис 66. Полуземлянка с останками непогребенных
в 1686-1687 гг. защитников острога.
Процесс расчистки. Вид с востока

Страшное свидетельство тяжелейшей для албазинцев последней осады города было открыто при археологических исследованиях прибрежной части острога (рис. 64). В 1991 г. нами была найдена, а в 1992 г. изучена братская могила защитников крепости, в которую превратилась небольшая полуземлянка. Она имела размеры 6x3,5 м и была ориентирована краями почти строго по сторонам света с незначительным отклонением продольной стороны к оси северо-запад — юго-восток (рис.65). В слое зафиксированы остатки нескольких плах от кровли полуземлянки. На глубине 0,5 м были обнаружены первые человеческие черепа и кости, которые ниже лежали сплошным слоем толщиной до 0,3 м. Человеческие скелеты заполняли всю землянку, за исключением небольшого пространства перед устьем печи, расположенной в ее северо-западном углу и занимавшей площадь 1,5x1,5 м (рис. 66). Несомненно, что тела первоначально были аккуратно уложены головами на запад. Однако затем они долго лежали открытыми, пока кровля полуземлянки не рухнула. За это время тела успели истлеть, кости скелетов перемешались между собой, а большинство черепов, отделившись от тел, скатились на более низкие участки поверхности пола. Всего, судя по количеству черепов, в помещении находилось 57 тел. Все они были положены одетыми. Об этом свидетельствуют находки 40 бронзовых и оловянных пуговиц (рис. 74:5 — 17), а также фрагменты шерстяной вязаной ткани и ткани с нашитыми на нее бусинами. Только один-единственный мужчина был положен в полуземлянку в гробу. Совершенно очевидно, что он был первым из тех, кто нашел здесь последний приют. Гроб был поставлен на полу у северной стены помещения и позже заложен сверху телами остальных погибших. Отсутствие гробов у других покойных объясняется крайним дефицитом дерева в осажденной крепости и истощением сил у ее защитников. Плохая сохранность черепов и тазовых костей скелетов не позволила нам произвести их точное половозрастное определение. Тем не менее, несколько черепов были совершенно очевидно детскими. Кроме того, среди погребенных было около 10 женщин, о чем свидетельствуют 18 единичных и серийных находок пастовых, стеклянных и сердоликовых бус в 8 — 9 различных местах, а также фрагмента косички из черных волос (рис. 74:4). Подавляющее большинство открытых тел принадлежало русским казакам. Среди женщин были представительницы местного даурского и эвенкийского населения, фиксируемые по упомянутой косичке, фрагменту ткани, обшитой одекуем, и телу, завернутому в бересту, — чертам традиционно характерным для аборигенов Верхнего Приамурья. В телах двоих из обнаруженных в полуземлянке защитников крепости были найдены наконечники стрел (рис. 75:8), еще двое погибли от свинцовых пуль. Среди тел, лежавших в открытом нами помещении, были обнаружены три раздавленных упавшей кровлей горшка (рис. 94:2, 3), [114] по-видимому, с поминальной кутьей. Еще один горшок был найден стоявшим в устье топки печи (рис. 94:1).







 

Помимо перечисленных предметов в полуземлянке были найдены 25 нательных крестиков — 22 бронзовых (рис. 76:1, 3,4, 6 — 8,10 — 16) и три серебряных (рис. 76:2, 5, 9), один из которых штучной работы инкрустирован золотом (рис. 76:2); три ножа, один из которых с бронзовыми и деревянными деталями рукояти и остатками ножен из дерева и кожи (рис. 75:1), а также бронзовое и ножа; два железных топора (рис. 75:2), багор (рис. 75:6), острога (рис. 75:7), обломок стремени (рис. 75:3), пряжка, наконечник шомпола для ружья (рис. 75:4), две подковки для сапог (рис. 75:5), железное и бронзовое кольца от ремней, железная пряжка, кремень для ружья, два каменных грузила для сетей (рис. 84:1, 3), обломок жернова (рис. 85:4), точильный камень, обрывок кожи со следами шва, фрагмент берестяного туеска и серебряная копейка царя Федора Алексеевича — 1680 г. (рис. 74:1) и фрагменты шерстяной вязанной ткани (рис.73:4, 5).







 

Судить о конструкции открытой полуземлянки из-за почти не сохранившихся деревянных сооружений сложно. Границы ее фиксируются только по культурному слою и трем угловым столбам, поддерживающим крышу, четвертый возле печи не сохранился. Сама крыша, судя по сохранившимся основаниям бревен вдоль середины длинной оси постройки, была двухскатной. Печь в северо-западном углу постройки была сложена на подушке из глины из кирпичей размерами 25x13x6 см. Она имела подбой в западной стенке раскопа, свод ее обвалился, и конструкция его осталась невыясненной. На полу землянки зафиксированы остатки нескольких плах, но сплошного покрытия не было. Вход в жилище располагался с восточной стороны, но проследить его оформление не удалось. Две очень похожие полуземлянки были раскопаны на территории острога в 1975 — 1976 гг. Однако полной уверенности в этом нет, поскольку их описание в публикации лишено иллюстраций (Сухих В.В., 1978).

Совершенно очевидно, что открытая нами полуземлянка была одной из тех "земляных изб", которые возвели осенью — весной 1685 — 1686 гг. служилые и промышленные люди в ожидании новой осады Албазина (ДАИ, 1867, с. 265), и куда по приказу А.И. Бейтона были сложены тела погибших, но не отпетых по православному обряду албазинцев.

8 августа 1992 г. по нашей инициативе и по решению Администрации Сковородинского района Амурской области с благославления епископа Хабаровского и Благовещенского преосвященного Иннокентия (ныне епископа Читинского и Забайкальского) останки героически погибших защитников крепости были отпеты и торжественно погребены по православному обряду под звуки воинского салюта на территории Албазинского острога. С тех пор ежегодно вторая суббота августа является в Албазино днем поминовения павших при его защите первопроходцев. В этот день по ним служится литургия, на которой присутствуют прямые потомки албазинских казаков, покинувших Албазин после заключения русско-китайского Нерчинского договора 1689 г. и их праправнуков, вернувшихся и восстановивших его после Ашунского договора 1858 г.

Просвещенная Европа узнала о героической обороне Албазина из книги Н. Витсена "Северная и Восточная Татария". В ней помещен весьма достоверный рисунок крепости (рис. 57), на котором наряду с оружейной избой, гранатным и пороховым погребами изображены также и землянки (Witsen N., 1692).

Еще одним источником, позволяющем судить о внутренней топографии Албазинского острога 1686 — 1689 гг. и о местонахождении его посада, является план, снятый в 1855 г. известным ботаником Р. Мааком (Маак Р., 1859). На нем обозначены следы 12 построек, которые были видны на территории городища в [115] середине XIX в. (рис. 55). Локализация этих построек на топографическом плане острога позволяет заключить, что две из них (рис. 58) раскопаны в 1975 — 1976 гг. (Сухих В.В., 1978). Это ближайшая к центру крепости полуземлянка в северо-западном углу крепости и средняя в ряду из трех построек, располагавшихся вдоль южного края острога (рис. 55). С большой долей вероятности можно полагать, что следы полуземлянки, раскопанной нами в 1991 — 1992 гг., также присутствуют на плане Р. Маака. Это остатки постройки ориентированной по оси запад — восток длинной стороной, которые находятся в центре у обрывистого западного края городища (рис. 55; 64). Локализация этой полуземлянки позволяет утверждать, что около 15% территории острога, а с ним и остатки еще четырех построек, обозначенных на плане Р. Маака 1855 г. у западного края острога (рис. 55), за прошедшие с тех пор 140 лет уничтожены водами р. Амура.

Отметим, что ни при наших, ни при работах 70-х годов на исследованных участках территории Албазинского острога не зафиксирован собственно даурский слой. Это обстоятельство позволяет усомниться в том, что русский острог был поставлен, как это принято считать, на месте даурского городка, который, возможно, следует искать где-то невдалеке.

Посад Албазинского острога, судя по описанию его Г.М. Пермикиным (Пермикин Г.М., 1856, с. 9) и плану Р. Маака, находился южнее крепости (рис. 55). В настоящее время эта территория занята огородами и частично линией пограничных инженерно-технических сооружений. Никаких следов от шести построек, зафиксированных там им, естественно, не сохранилось. Тем не менее, оттуда происходит обширный подъемный материал как русский, так и даурский, представленный многочисленными бронзовыми бляшками от конской упряжи, а также, по-видимому, маньчжурскими пряжками, подковками и грузилами. Различные русские, даурские и маньчжурские бытовые предметы встречаются также на территории современного села восточнее и севернее острога. Однако сплошного культурного слоя с керамикой, как на участке, примыкающем к городищу с юга, больше нигде не зафиксировано. По-видимому, эти находки происходят с отдельно стоявших там дворов.

Вблизи Албазинского городища частично сохранились осадные сооружения маньчжуров, возведенные ими в ходе осады острога в 1686 г. Согласно письменным источникам, маньчжуры возвели вокруг Албазина земляной вал и ров, а вблизи стен острога — насыпь для пушек (ДАИ, 1867, т. 10, с. 265; РКО, 1972, т. 2, с. 694). Последняя, называемая местными жителями "батарейкой", находится в 150 м севернее городища и сохранилась в высоту на 7 м. Сам вал оказался, как и на рисунке Н. Витсена (рис. 57) трехрядным, о чем письменные источники не сообщали. Его остатки сохранились только в 0,8 км к востоку от острога на незастроенной и незанятой огородами территории современного села. На участке около 100 м нами прослежены все три вала шириной до 6 м и высотой до 1 м, разделенные рвами глубиной до 0,5 м, а внешний вал сохранился частями на протяжении около 300 м. Местонахождение маньчжурского лагеря за третьим осадным валом зафиксировано пока только в одном месте, в 300 м северо-восточнее острога. Там при земляных работах были обнаружены остатки землянки с двадцатью целыми и обломками глиняных грузил для сетей и несколькими железными и чугунными предметами.

В 4 км выше Албазина по течению Амура, на скалистом берегу протоки устья р. Улдугичи, в урочище Брусяной Камень в 1671 — 1685 гг., находился Спасский монастырь. Он был основан иеромонахом Гермогеном на средства албазинских казаков, которые "на всякую работу... давали хлеба и работников", а частично на мирские подаяния "ходя по миру с иконою" (Александров В.А., Покровский Н.Н., 1991, с. 166; [116] Оглоблин Н.Н., 1900, с. 138). В монастыре было всего четыре монаха, которые зарабатывали себе на пропитание тем, что мололи албазинцам зерно на двух монастырских мельницах (Шунков В.И., 1956, с. 219).

В 1962 г. предполагаемое месторасположение монастыря обследовалось А.Н. Дорохиной. Ею были обнаружены несколько рядов западин от построек? на месте которых были найдены железные наковальня, козанка и штырь. В 1973 г. там побывал В.В. Сухих, нашедший более 40 западин от построек размерами 3×4 и 4×5 м, а также две западины 6×6 м (Сухих В.В., 1976, с. 92). Несомненно, что все эти западины являются остатками слободы, возникшей при монастыре. Они были обследованы нами в 1993 г. Всего удалось зафиксировать 35 западин от построек. Остатки самого монастыря локализовать пока не удалось (Артемьев А.Р., 1994д; Артемьев А.Р., Кудрин А.Ю., Лобанов А.Ю., 1994).

Примечания:

*Недавно была сделана попытка включить в число древностей, непосредственно относящихся к острогу, так называемый "албазинский алтын" — медную монету с русско-китайской легендой (Сапунов Б.П., Болотин Д.П., 1995). По мнению авторов публикации, монета с надписью "АЛТЫНЪ АЛБАЗИН" выпускалась "метрополией для колонии с целью закрепить государство", и лишь Нерчинский договор 1689 г. сорвал ее "готовившуюся широкомасштабную чеканку". Несомненно, что только абсолютное незнакомство авторов с организацией чеканки монеты и денежной системой Русского государства в XVII в. могло привести к столь абсурдным выводам. "Албазинский алтын" — примитивная провинциальная подделка, известная в среде нумизматов Сибири около 15 лет.**

** Благодарю П.Г. Гайдукова, А.А. Молчанова и О.В. Бычкова за дружескую консультацию.

 

Воспроизводится по:

 

Артемьев А. Р. Города и остроги Забайкалья и Приамурья во второй половине XVII-XVIII вв. – Российская академия наук, Дальневосточное отделение, Институт истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока, 1999. С. 101 – 116