В первой половине - третьей четверти XVII в. Россия проводила активную политику по освоению дальневосточных рубежей. К 80-м гг. XVII в. верховья Амура стали владением России, где главными населенными пунктами были Албазин и располагавшиеся по берегам Амура деревни; на сопредельных с рекой землях были построены семь других острогов¹. В 1684 г. в Москве было принято решение создать Албазинское воеводство: Албазин получил герб (орел с распростертыми крыльями, с луком в левой лапе и стрелой – в правой) и подкрепление в виде полка казаков. Воеводой был назначен Алексей Толбузин (подробнее об освоении россиянами Приамурья и Приморья см., например: [Алексеев, Мелихов, 1984, с. 57–71; Внешняя политика государства Цин..., 1977, с. 266–269; Международные отношения на Дальнем Востоке, 1973, с. 26–28, 30–32; Мелихов, 1974, с. 55–73; Щебеньков, 1960, с. 125–132; Чжан Сюэфэн, 2007(1), с. 83–84; Ян Юйлинь, 1984, с. 42; Clubb, 1971, p. 22–26; Gardener, 1977, p. 2528]). Достаточно быстро албазинский район превратился в одну из наиболее развитых в экономическом плане российских дальневосточных земель².
Усиление чужеземцев на пограничных с Китаем территориях заставило новых властителей китайского государства маньчжуров, в 1644 г. основавших там новую ди-[55]настию Цин, обратить на Приамурье особое внимание. Подавив очаги минского сопротивления внутри империи (приверженцев старой династии Мин, правившей в Китае в 1368-1644 гг.), они активизировали политику по выдворению россиян с приграничных районов. В Пекине довольно быстро была сформулирована и доведена до российских властей на границе цинская позиция о неприемлемости нахождения россиян на якобы "исконно китайско-маньчжурских территориях", а в приграничных районах проведены масштабные военно-стратегические мероприятия, дававшие возможность расквартированным там войскам в любой момент по приказу вступить в бой. Предварительные переговоры ни к чему не привели, и стороны начали готовиться к военному столкновению. К лету 1685 г. маньчжурские войска вплотную подошли к Албазину. После недолгой осады острог был сдан, а его защитникам цинское командование разрешило уйти в соседний Нерчинск.
История Албазина, однако, на этом не закончилась: вскоре после отвода цинских войск от Албазина, Толбузин с казаками вернулись в острог, отстроив его заново. В 1686 г. последовал новый указ императора Лифаньюаню ("Палата по делам вассальных территорий") и Военному ведомству разорить Албазин и изгнать россиян [Цин шилу чжун дэ хэйлунцзян шаошу минъцзу..., 1992, с. 103]. После длительной осады по условиям Нерчинского договора 1689 г. острог был полностью разрушен и вместе с амурскими землями передан Китаюю³.
Албазинский конфликт стал важным этапом в развитии российско-китайских отношений: он привел к подписанию в 1689 г. первого российско-китайского договора, с ним же стоит связывать начало многовекового процесса формирования в Пекине русской диаспоры⁴.
Неоднократные столкновения российских казаков с цинскими войсками на границе, начавшиеся еще в 1650-х гг., нередко заканчивались взятием россиян в плен и их последующей отправкой в Пекин⁵. Анализ русских и китайских материалов показывает, что первым россиянином [Riajansky, 1937, p. 37; Widmer, 1976, p. 13], попавшим в Пекин в 1651 г., был Ананий (Онашко) Урусланов, в китайских источниках известный [56] под именем Улангэли⁶, будущий командир "русской роты" в Пекине⁷. Урусланов находился в Пекине не один, а вместе с неким Пахомом Пущиным, "который ушол из Даур в прошлых годех"⁸ и числился на военной службе у цинских властей⁹. Впоследствии до первой албазинской кампании (1685) в Пекин неоднократно доставляли россиян в качестве пленных¹⁰.
Наибольшее количество россиян появилось в Пекине после двух осад Албазина цинскими войсками. По данным российских и европейских исследователей, после осады Албазина в 1685 г. на сторону цинских сил перешло от 25 [Ravenstein, 1974, p. 42] до 40 [Мясников, 1980, с. 184; Русско-китайские отношения в XVIIв., 1972, с. 676; Шумахер, 1879, с. 148; Чжан Сюэфэн, 2007(1), с. 85; Cheng Tien-fong, 1957, p. 20] или 45 [Артемьев, 2008; Петров, 1956, с. 20; Петров, 1968, с. 10; 1689 нянь дэ чжун-э нибучу тяоюэ, 1977, с. 201; Тун Дун, 1985, с. 61] казаков во главе с Василием Захаровым, которые позже были этапированы в Пекин. По данным китайских источников, вошедшим в сочинение Юй Чжэнсе "Гуйсы лэйгао" (Различные записи, [собранные] в год "гуйсы"), "в 22 году Канси (1683) [в столицу были доставлены] 33 россиянина¹¹, в 23 и 24 годах Канси (1684–1685) – 72 россиянина" [Юй Чжэнсе, 2001, цз. 9, с. 295]. В этом источнике приводятся и другие данные относительно количества плененных и доставленных в Пекин россиян¹². После завершения военной кампании в Приамурье количество пленных россиян, доставлявшихся в столицу, существенно убавилось.
Большая часть казаков, привезенных в Пекин в качестве пленных, была зачислена на военную службу в цинскую армию, в так называемую "русскую роту" (элосы цзо- лин). О формировании этой роты источники сообщают следующее: "В 5 году Шуньчжи (1648) был взят Улангэли (Ананий (Онашко) Урусланов. - П.Л.), в 7 году Канси [57] (1668) – Ифань (Иван. – П.Л.) и другие. [Из русских] сделали отдельную полуроту (бань цзолин),¹³ а Улангэли был назначен ротным. Позже еще два раза были привезены [в столицу] 70 россиян. Из них сформировали полную роту (цзолин)" [Циньдин ба ци тунчжи, 2002, цз. 3, ци фэн чжи 3, с. 45; Юй Чжэнсе, 2001, цз. 9, с. 295–296]. По данным "Цин шилу" (Хроники династии Цин), "русская рота" была образована в 1683 г. Тогда последовал указ Канси, гласящий: "Количество покоренных людей лоча (кит. транскрипция санскритского ракшаса (raksasah, демоны, поедающие человеческую плоть), принятое в Китае того времени название русских. - П.Л.) значительно, необходимо сформировать из них целый цзолин" [1689 нянь дэ чжун-э нибучу тяоюэ, 1977, с. 187; Цин шилу. Шэнцзу жэнь хуанди шилу, 1985, цз. 112, с. 153]. Впоследствии пополнение цинской армии за счет российских пленных или перебежчиков продолжилось. Ввиду отсутствия мест в "русской роте", доставленных в конце 1685 г. в Пекин защитников Албазина распределили в другие роты трех высших "знамен" ("желтое знамя с каймой", "желтое знамя без каймы" и "белое знамя без каймы") [1689 нянь дэ чжун-э нибучу тяоюэ, 1977, с. 187; Циндай чжун-э гуаньси данъань..., 1981, с. 56]¹⁴.
"Русскую роту" первоначально имелось в виду приписать к китайскому "белому знамени без каймы", однако по докладу Ведомства финансов на имя императора ее определили семнадцатой ротой в четвертый полк маньчжурского "желтого знамени с каймой" [Ба ци тунчжи чуцзи, 1736-1795, с. 30об.-31; Циньдин ба ци тунчжи, 2002, цз. 3, ци фэн чжи 3, с. 44; Юй Чжэнсе, 2001, цз. 9 с. 296], что "почтено было совершенно наравне с манджурами" (Софроний Грибовский, начало XIX в.) [Материалы для истории..., 1905, с. 8]. Так россияне стали важной составной частью цинской "восьмизнаменной" армии¹⁵.
В Пекине россиян расселили в подведомственных "желтому знамени с каймой" постройках в районе Дунчжимэнь (в настоящее время – территория Посольства России в Китае) [Циньдин ба ци тунчжи, 2002, цз. 30, ци фэн чжи 30, с. 500, 504; У Ян, 1987, с. 83]. Новоприбывших зачислили на довольствие в Ведомство финансов, от которого они ежемесячно получали жалование зерном и деньгами¹⁶.
О составе "русской роты" в ранние годы ее существования известно немного. Ее первым командиром, как уже говорилось выше, стал Ананий Урусланов. Есть основания [58] полагать, что Урусланов был доставлен в Китай в качестве пленного. Об этом можно говорить исходя из записей, сделанных корейским генералом Син Ню, принимавшим участие в походе против казаков. Военачальник отмечал, что "по словам переводчика, как-то в прошлом взяли в плен одного врага, и власти в Пекине обошлись с ним очень ласково, дав высокую должность и щедрое вознаграждение" (цитата дана по работе Т.М. Симбирцевой [Симбирцева, 2003, с. 338]).
Корейский исследователь Пак Тхэ Гын, опубликовавший дневник Син Ню, снабдил этот фрагмент текста следующим примечанием: "Сообщение о русском среди восьми офицеров из Пекина совпадает и с сообщением корейского переводчика Ли Буна. По записи последнего, это был выходец из России. Будучи пленником, он в качестве офицера цинской армии принимал участие в боевых действиях, видимо, переводчиком. Судя по китайским документам, этот пленник был сдавшийся китайцам в 1648 г. О-ранъ-гёк-ри" [Симбирцева, 2003, с. 342]. В других документах, правда, можно найти и прямо противоположные утверждения о том, что Урусланов не был пленным, а перешел на сторону маньчжуров по собственному желанию, хотя и был отправлен в Пекин в качестве пленника (подробнее о жизни Урусланова см.: [Мясников, 1980, с. 79; Riajansky, 1937, p. 73, 76]).
Урусланов сначала числился офицером шестого ранга, позже был повышен в звании до четвертого ранга первой степени "желтого знамени с каймой" [Ян Юйлинь, 1984, с. 43]¹⁷. Его заместитель Иван имел шестой ранг первой степени, еще несколько россиян - седьмой ранг [Ян Юйлинь, 1984, с. 43]¹⁸. Представление к новому рангу утверждалось самим императором; так, заместитель Улангэли по роте Ифань (по-видимому, Иван Артемьев) [Widmer, 1976, p. 21], "плененный в 7 году Канси (1668)" по ходатайству генерала "Сабсу в день гуйвэй 11 месяца 22 года Канси (1683) по докладу на имя императора был зачислен на должность сяоцисяо (младший офицер. - П.Л.)", что соответствовало шестому рангу первой степени [Юй Чжэнсе, 2001, цз. 9, с. 296].
После смерти Улангэли в 1683 г., командование "русской ротой" было передано его сыну по имени Лодохунь (Лодохон). Ни в китайских, ни в русских источниках не содержится каких-либо подробных сведений о Лодохуне: его ранг, время кончины, иная информация о его жизни неизвестны. Известно лишь то, что это был последний командир роты, который имел российские корни. В будущем на протяжении всего XVIII в. ротой командовали различные маньчжурские и китайские чиновники¹⁹, большая часть из которых принадлежала к клану Фуча (основным их представителем, безусловно, был Маци), последний из которых Фэншэнцзилунь, внучатый племянник Маци и внук императора Цяньлуна, командовал ротой вплоть до своей смерти в 1807 г. [Widmer, 1976, p. 21].
[59] Функциональные задачи "русской роты" определялись потребностями времени и политикой цинских властей. Во время активной стадии пограничного конфликта наши соотечественники весьма часто использовались для организации и проведения различных военно-дипломатических мероприятий на границе. В апреле 1683 г. маньчжурский военачальник Бахай по докладу на имя императора отправил в Албазин российского пленного по имени Иван с целью "проведения разведки укреплений противника, на основании чего впоследствии можно было бы скорректировать военную тактику" [Чжан Сюэфэн, 2007(2), с. 57; Mancall, 1971, p. 133]²⁰. Действуя в интересах маньчжуров, россияне занимались пропагандистской работой, убеждая своих соотечественников сдаться в плен²¹. Высокий профессионализм позволял некоторым солдатам "русской роты" принимать участие и в более масштабных военных действиях на стороне маньчжуров. Как сообщают источники, особо в этом преуспел основатель первой русской церкви в Пекине о. Максим, который "чтобы не быть заметным среди маньчжурского войска, остриг себе голову по-маньчжурски" [Петров, 1968, с. 14]²².
После локализации пограничного конфликта с Россией и снятия напряженности на границе "русская рота" была переквалифицирована и стала заниматься несением гарнизонной службы в Пекине [Pang, 1999, p. 137]. Не исключено, что придание "русскому цзолиню" "внутреннего" статуса было связано и с определенным недоверием к россиянам со стороны цинских властей: «Несмотря на то, что они (российские солдаты. - П.Л.) были причислены к высшим трем "знаменам" (шан ци), – отмечал китайский исследователь У Ян, - доверия к ним не было, и они не принимали участия в настоящих боевых действиях» [У Ян, 1987, с. 84]. Преобразование "русской роты", тем не менее, не отразилось на ее статусе и не было следствием понижения профессионального уровня солдат: столичные власти высоко ценили военную выучку россиян, нередко доверяя им обучение своих военнослужащих, которые стремительно теряли военную сноровку²³: «И ныне они (солдаты "русской роты". - П.Л.) у богдыхана учат китайских людей стрелять ис пищали с коня и пеших» [Русско-китайские отношения в XVII в., 1969, с. 417]²⁴.
Несение военной службы в Пекине некоторые россияне совмещали с переводческой и преподавательской деятельностью. "А тот ныне и в толмачи взят в Посольской приказ (Лифаньюань. – П.Л.), – говорится в документах об одном российском пленном в Пекине, – потому что рускую грамоту умеет, да и китайской учился ж, и всякое руское письмо он переводит" [Русско-китайские отношения в XVII в., 1969, с. 417]. В 1708 г. в Пекине при Дворцовой канцелярии и Лифаньюане открылась Школа русского языка, первыми преподавателями которой стали Иван и Степан (Кузьмин), служившие в "русской роте", и присоединившийся к ним позже Яков Савин [Адоратский, [60] 1887(1), с. 126; Скачков, 1977, с. 40; Чжан Юйцюань, 1944, с. 52; Widmer, 1976, p. 108]. Работа россиян в Пекине в качестве переводчиков и преподавателей была, правда, весьма непродолжительной [Чжан Юйцюань, 1944, с. 52–53]. Совсем скоро потомки наших соотечественников ассимилировались в Китае, забыли русский язык и отдалились от русской культуры и православия.
В поздний период Цинской истории в связи с общим кризисом Цинской империи, в частности поразившим "восьмизнаменную" систему, албазинцы (так в дальнейшем стали называть военнослужащих "русской роты" и членов их семей) постепенно начали осваивать гражданские занятия. Они оказывали помощь российским купцам во время их пребывания в Пекине, "руководили ими при знакомстве с китайскими купцами и при обоюдном мене товаров" [Адоратский, 1887(2), с. 46]. Однако справедливости ради надо сказать, что порой албазинцы, общаясь с прибывавшими в Пекин россиянами, действовали не в интересах последних: "При русских китайцы ставили шпионов <...>. Один из этих шпионов, потомок русских, открыл это священнику Лаврентию. Другой албазинец, Евфимий Гусев, за свое посредство в продаже товаров требовал 5% куртажу" [Адоратский, 1887(2), с. 128]. Некоторые албазинцы были уличными торговцами, держателями лавок и мелких харчевен, кто-то занимался мыловарением и ткацким делом [У Ян, 1987, с. 84].
Количество "знаменных" в Пекине было значительным, ввиду чего в управлении ротой прослеживалось желание цинских властей не увеличивать ее численность²⁵. Хотя, впрочем, вопросы зачисления в роту могли решаться положительно с помощью простых взяток. "Кто из русской роты умрет, то сына его не вдруг принимают в сотню солдатом; но должно добиваться и издерживаться, чтобы быть помещенным на отцовое место <...> бошкоу (маньчжурск. яз.; военное звание, примерно соответствующее званию урядника. - П.Л.) нужно просить и дарить, дабы они желающего определили на упалое место" (Софроний Грибовский, начало XIX в.) [Материалы для истории..., 1905, с. 11]. Служившие в роте были, как и все "знаменные", ограничены в праве распоряжаться предоставленной им недвижимостью и, несмотря на то что им "были определены домы, слуги, и через три года какого когда надобно платья", полноправными обладателями этих "домов и платьев" они так и не стали. Выводить имущество за рамки роты строго запрещалось, поэтому "когда остается жена вдовою от своего мужа и хочет паки вытти за другого мужа, не принадлежащего к роте, то оставшиеся по умершим дворы и пашни покупают у вдовы жители русской сотни, дабы оным никто сторонний, кроме сотенных, не владел" (Софроний Грибовский, начало XIX в.) [Материалы для истории..., 1905, с. 41].
С появления в Пекине в 1715 г. Первой Российской духовной миссии "русская рота" и албазинская община стали важным объектом влияния российских властей. Для поддержания отношений с потомками россиян в Пекине членам миссии в 1819 г. было поручено "содержать при миссии нескольких мальчиков албазинского рода и обучать их на всем российском иждивении <...>. Иеромонахи и дьяконы должны обучать их русской грамоте и Закону Божьему, а вы (глава миссии. - П.Л.) будете стараться об [61] образовании их нравственности" [Вагин, 1872, с. 633]²⁶. Так, усилиями российских властей на территории Северного русского подворья летом 1822 г. было открыто "училище для албазинских детей", где учеников обучали "китайскому языку и начальным основам христианства", а также церковному языку, священной истории, катехизису и церковному пению [АВПРИ, ф. 161 – Санкт-Петербургский Главный Архив, I-5, оп. 4, (1842 г.), д. 1, п. 13, л. 3, 4]. Для нужд учебного заведения было выделено две комнаты, в одной из которых проводились занятия, а другая использовалась "для спальни" [АВПРИ, ф. 161 – Санкт-Петербургский Главный Архив, I-5, оп. 4, (1842 г.), д. 1, п. 13, л. 4об.]. В 1822 г. в училище было "поступлено на первый раз семь учеников" [АВПРИ, ф. 161 – Санкт-Петербургский Главный Архив, I-5, оп. 4, (1842 г.), д. 1, п. 13, л. 4об.], в будущем количество учеников менялось, так как "иные, отдавая [детей], как будто пробуют, и все же обратно берут, иные выключаются (отчисляются. - П.Л.), а иные - умирают" [Каменский, 1906, с. 14], в 1824 г. училище посещали 14 детей [АВПРИ, ф. 161 - Санкт-Петербургский Главный Архив, I-5, оп. 4, (1842 г.), д. 1, п. 13, л. 6].
Российские власти, открывая училище, оказывали тем самым большую помощь семьям албазинцев, так как "они, образовавшись <...>, могут предпочтительно употребляемы в учителях в Албазинском училище; будут способны руководить миссионерами в изучении китайского и маньчжурского языков" [Каменский, 1906, с. 14]. Иными словами, открываемое учебное заведение могло не только обеспечить обучение детей и подростков из числа албазинцев основам православного вероучения, но и было способно готовить квалифицированных переводчиков для государственных учреждений Цинской империи.
Содержание училища имело важные долговременные политические и стратегические цели: "Сими средствами могут размножены быть приверженцы к россиянам, чрез них откроются нужные, с нужными людьми полезные знакомства. Можно, когда нужно будет, под разными видами посылать во внешние даже владения, в свитах казенных посольств, например под видом прислужника, письмоводца и пр." [Каменский, 1906, с. 15]. Фактически налицо была попытка российских властей наладить в миссии подготовку людей, из которых позже можно было бы сформировать свою агентуру, способную работать в интересах российской стороны.
Албазинцы вначале высоко ценили старания российских властей: "Нынче к счастью нашему <...> прибыли сюда священнослужители <...> с прочими, врач и студенты, – в частности писали албазинцы в благодарности членам Одиннадцатой миссии арх. Вениамина (Морачевича), добавляя, что, – они (члены миссии. – П.Л.), обратив на нас человеколюбивое сострадание, паки подняли нас, отпавших от святой веры, и всемерно образовали, <...> делая хорошими людьми" [Можаровский, 1866, с. 415].
Однако обеспечить нормальную работу училища не удалось. В своих записках члены Духовной миссии часто говорили о сложностях, возникавших у них в общении с албазинцами, особенно с детьми и подростками, посещавшими это учебное заведение. "Открыли было училище, – указывал архимандрит Гурий, – учеников <...> учили русскому; но так как русские требовали прилежания, то училище осталось пустым <...> хотели было поучить их хоть китайскому-то языку; та же история: миссия кроме неприятностей, а правительство – убытков ничего не получили" [Карпов, 1884, с. 658]. Были моменты, когда руководителям миссии на какое-то время удавалось достигнуть взаимопонимания с общиной албазинцев, но вновь в какой-то момент их надежды рушились. "В два года мальчики привыкли читать и петь в церкви, мне удалось им растолковать и они поняли и разбирали партитуру, – продолжает свое повествование арх. Гурий, – но как-то нужно было их наказать <...> и я лишил их обыкновенной праздничной награды, а они постарались вознаградить себя и <...> обокрали церковь. [62] С этих пор <...> училище закрыто и кажется надолго, если не навсегда" [Карпов, 1884, с. 658]²⁷.
Нередко конфликтные ситуации возникали у членов миссий и с родителями детей. Некоторые из них считали, что уже за само решение отдать детей в миссионерское училище им полагаются "благодарности", не получив которые они "на всяком шагу выражали неудобовыносимые, неудобовыразимые, самые невежественные досады" [Каменский, 1906, с. 14].
Достаточно напряженной была ситуация и в среде самих албазинцев, моральноэтические и духовные качества которых весьма низко оценивались российскими священнослужителями. Сложности, переживаемые албазинской общиной, традиционно связывают с отходом от христианских ценностей: «Русские оказались не очень стойкими приверженцами православной веры - видимо, сильным было влияние огромного китайского человеческого моря, что, несмотря на все усилия о. Максима, албазинцы стали постепенно "окитаиваться"» [Петров, 1956, с. 14–15].
Стремительный процесс ассимиляции казаков в китайской среде подмечали и русские священнослужители, в тот момент находившиеся в Пекине. "Китайская пища, одежда, помещение, служба, связи, знакомства, – все это раскрыло албазинцем иной мир, влило в них чуждый дух и постепенно вытеснило в потомстве родное наследие", – указывал священник и историк иеромонах Николай Адоратский [Адоратский, 1887(2), с. 29]. Основную причину, в результате чего албазинцы превратились в "христианских отступников", Адоратский видел во влиянии их китайских жен ("даны были им жены из разбойничьего приказа, а некоторых женили и на лучших"). Именно эти "языческие жены, хотя и крещеные, внесли в домы своих мужей суеверия и китайских истуканов, перед которыми совершали преклонения. И в ближайшем их потомстве явилось открытое равнодушие к вере отцов" [Адоратский, 1887(2), с. 29]²⁸. Вышесказанное, однако, [63] не означало, что вся албазинская община была равнодушна к христианской культуре и своим историческим корням - некоторые албазинцы охотно шли на контакт с российскими священнослужителями и Духовной миссией. "Чрез все годы, – говорил об одном албазинце по имени Демьян о. Петр (Каменский), – не пропускал ни одной службы и всегда, лишь в колокол, он с сыном своим в церкви" [Каменский, 1906, с. 14]. Однако таким расположением к российским миссионерам и православной церкви он "иных из соседей удивил, а от других навлек себе презрение" [Каменский, 1906, с. 14].
Сказалась на стабильности ситуации в общине и "неограниченная свобода, даруемая албазинцам на три года от хана Канси (император Канси. - П.Л.)", за время действия которой дошли они до "самой высшей степени распутства, что было уже начали резать и убивать китайцев" (Софроний Грибовский, начало XIX в.) [Материалы для истории..., 1905, с. 9]. Эта "свобода" окончательным образом подорвала внутренний уклад общины и моральный дух ее членов, так как "прошло трехлетнее время, перестали давать им из казны платья, стали ограничивать их действия <...> Увидев для себя такую перемену, зверовщики (албазинцы. - П.Л.) через пьянство и мотовство сделались голыми, а взять негде, то одни от голоду, а другие от пьянства и побоев померли" (Софроний Грибовский, начало XIX в.) [Материалы для истории..., 1905, с. 9].
Несмотря на трудности, которые испытывала албазинская община, она продолжала существовать и в более поздние периоды²⁹. Революционные события в Китае в 1911–1912 гг., в результате которых цинская "знаменная" система была упразднена, внесли коррективы и в жизнь албазинцев, заставив их изменить привычный образ жизни. В результате "некоторые из них стали полицейскими³⁰, офицерами китайской армии³¹, служащими в Русско-Азиатском банке" [Serebrennikov, 1932, p. 12] или "работали в типографии при Российской духовной миссии"³² [Pang, 1999, p. 138].
В целом "русская рота" и община албазинцев оказали существенное влияние на развитие российско-китайских отношений. "Албазинцы, - справедливо отмечал китайский исследователь Ян Юйлинь, – имели отношение ко всем значимым событиям, имевшим место в китайско-российских отношениях раннего периода, своим особым статусом и уникальной судьбой оказывали влияние на развитие двусторонних контактов" [Ян Юйлинь, 1984, с. 46]. Их появление в Пекине подготовило почву для учрежде-[64]ния в столице империи Российской духовной миссии, что позволило вывести российско-китайские отношения на качественно новый уровень.
Важен вклад русской общины в Пекине и в развитие двусторонних гуманитарных связей. Наши соотечественники, преподававшие русский язык в Школе русского языка, знакомили китайских подданных с родным языком и культурой, закладывая основы китайской русистики. Их работа в качестве придворных переводчиков существенно укрепляла основы цинской внешней политики на российском направлении, делала работу китайских дипломатов менее обременительной.

* * *

В настоящее время численность потомков албазинцев в Китае составляет примерно 250 человек. Большая их часть проживает в Пекине, Тяньцзине, Внутренней Монголии, меньше – в провинции Хэйлунцзян и Шанхае [Поздняев, 2000, с. 448]. Пока осознают себя особой этнической группой, но тенденция смешения с китайским населением сильна. Общественных объединений или представительств в политических органах Китая не имеют. Живут во многом обособленно от российских соотечественников. После гонений в годы "культурной революции" в Китае большинство албазинцев сменили свою национальность с русских на китайцев или маньчжуров. Сегодня русским языком в незначительной степени владеют лишь представители старшего поколения, но они по-прежнему сохраняют православную веру и испытывают теплые чувства к своему историческому отечеству, посещают Россию, в том числе в религиозных целях [Лапин, 2012, с. 1].

Список литературы

Адоратский (Николай). История Пекинской Духовной миссии в первый период ее деятельности (16851745). Вып. I. Казань: Типография императорского университета, 1887(1).
Адоратский (Николай). История Пекинской Духовной миссии во второй период ее деятельности (1745-1808). Вып. II. Казань: Типография императорского университета, 1887(2).
Алексеев А.И., Мелихов Г.В. Открытие и первоначальное освоение русскими людьми Приамурья и Приморья // Вопросы истории. 1984. № 3.
Артемьев А.Р. О формировании русской православной диаспоры в Китае // http://www.ostrog.ucoz..ru/ publ/1-1-0-55, 2008.
Архив внешней политики Российской империи (АВПРИ). Ф. 161 - Санкт-Петербургский Главный Архив, оп. 4 (1842), д. 1; ф. 143 - Китайский стол, оп. 491 (1861, 1982, 1865), д. 153.
Бартнев Ю. Герои Албазина и даурской земли // Русский архив. Кн. I. М., 1899. № 2.
Беспрозванных Е.Л. Приамурье в системе русско-китайских отношений. М.: Наука, 1983.
Вагин В.Н. Исторические сведения о деятельности графа М.М. Сперанского в Сибири с 1819 по 1822 г. Т. II. СПб., 1872.
Внешняя политика государства Цин в XVII в. М.: Наука, 1977.
Гутин И.Ю. История формирования и социокультурного развития русской диаспоры в КНР (19622009 гг.). Дисс. ... канд. ист. наук. М., 2011.
Дополнение к актам историческим. Т. Х. СПб.: Типография Эдуарда Праца, 1867.
Каменский (Петр). Записка архимандрита Петра об албазинцах, 9 января 1831 года в Пекине. Пекин, 1906.
Карпов (Гурий). Русская и греко-российская церковь в Китае в XVII — XIX вв. // Русская старина. СПб., 1884. № 9.
Ковалевский Е.П. Путешествие в Китай Е. Ковалевского. Т. I. СПб.: Типография Королева и К*, 1853.
Лапин П.А. Запись беседы с настоятелем Храма святых первоверховных апостолов Петра и Павла в Гонконге, сотрудником отдела внешних церковных связей Московской патриархии, протоиереем Дионисием (Поздняевым), 20 сентября 2012 г. (Из личного архива автора.) Пекин, 2012.
Материалы для истории Российской духовной миссии в Пекине (составитель Н.И. Веселовский). СПб.: Типография Главного управления уделов, 1905.
Международные отношения на Дальнем Востоке (с конца XVI в. до 1917 г.). Кн. I. М.: Мысль, 1973. Мелихов Г.В. Экспансия цинского Китая в Приамурье и Центральной Азии в XVII — XVIII века // Вопросы истории. 1974. № 7.
Можаровский А.К. К истории нашей духовной миссии в Китае // Русский архив. СПб., 1866. № 7.
[65] Мясников В.С. Империя Цин и Русское государство в XVII веке. М.: Наука, 1980.
Петров В.П. Албазинцы в Китае. Вашингтон: Виктор Камкин, 1956.
Петров В.П. Российская духовная миссия в Китае. Вашингтон: Виктор Камкин, 1968.
Поздняев (Дионисий). Албазинцы // Православная энциклопедия. Т. I. М.: Церковно-научный центр РПЦ "Православная энциклопедия", 2000.
Русско-китайские отношения в XVII веке. Материалы и документы. Т. I (1608-1683). М.: Наука, 1969.
Русско-китайские отношения в XVII веке. Материалы и документы. Т. II (1686-1691). М.: Наука, 1972.
Русь и Асы в Китае, на Балканском полуострове, в Румынии и в Угорщине в XIII — XIV вв. (Записки Преосвященного Палладия, доктора Бретшнейдера, архимандрита Руварца и редактора) // Живая старина. Вып. 1. СПб., 1894.
Симбирцева Т.М. Дневник генерала Син Ню 1658 г. Первое письменное свидетельство о встрече русских и корейцев // Проблемы истории, филологии, культуры. 2003. № 13 (2).
Скачков П.Е. Очерки истории русского китаеведения. М.: Наука, 1977.
Сладковский М.И. История торгово-экономических отношений народов России с Китаем (до 1917 г.). М.: Наука, 1974.
Тертицкий К.М. Примечания к переводу работы Юй Чжэнсе "Элосы цзолин као" (Разыскания о "русской роте") (в рукописи). М., 2004.
Ульяницкий Л. Албазин и "албазинцы" // Записки приамурского отдела Императорского общества востоковедения. Вып. 1. 1912.
Щебеньков В.Г. Русско-китайские отношения в XVII в. М.: Изд-во Академии наук СССР, 1960.
Шумахер П.В. Наши сношения с Китаем (1567 по 1805) // Русский архив. Кн. II. 1879.
1689 нянь дэ чжун-э нибучу тяоюэ (Китайско-российский Нерчинский договор 1689 года). Пекин: Народное издательство, 1977.
Ба ци тунчжи чуцзи (Первоначальное издание всеобщего описания "восьми знамен"). [Б. м.], 1736–1795.
Лю Сяомин. Гуаньюй циндай бэйцзин дэ элосыжэнь – ба ци маньчжоу элосы цзолин лиши сюньцзун (О россиянах в цинском Пекине – исторические изыскания о "восьмизнаменной" маньчжурской "русской роте") // Цинши луньцун. Вып. 2007 г.
Сунь Чжэ, Ван Цзян. Дуй 1689-1727 нянь чжун-э вайцзяо гуаньси дэ каоча (Исследования китайско-российских дипломатических отношений в 1689-1727 гг.) // Чжунго бяньцзян шиди яньцзю. 2006. № 3.
Тун Дун. Ша э юй дунбэй (Царская Россия и Северо-Восток [Китая]). Чанчунь: Цзилиньское издательство литературы и истории, 1985.
У Ян. Циндай "элосы цзолин" каолюэ (Разыскания о "русской роте" в период династии Цин) // Лиши яньцзю. 1987. № 5.
Хэ Юй. Шилунь циндай чжунъян цзицюань тичжи дэ цзегоу тэдянь (К вопросу о структурных особенностях системы централизованной власти в период династии Цин) // Цинши яньцзю тунсюнь. 1987. № 4.
Циндай чжун-э гуаньси данъань шиляо сюаньбянь (Сборник архивных материалов по китайско-российским отношениям во время династии Цин). Первое издание. Т. I. Пекин: Книжное управление КНР, 1981.
Циньдин ба ци тунчжи ("Высочайше утвержденное" всеобщее описание "восьми знамен"). Чанчунь: Цзилиньское издательство литературы и истории, 2002.
Цин ши гао (Черновые записи истории Цин). Т. XXXIV. Пекин: Книжное управление КНР, 1977.
Цин шилу. Шэнцзу жэнь хуанди шилу Хроники династии Цин. Xроники правления императора Шэн- цзу). Т. V. Пекин: Книжное управление КНР, 1985.
Цин шилу чжун дэ хэйлунцзян шаошу миньцзу шиляо хуэйбянь (Сборник исторических материалов из Xроник правления династии Цин о национальных меньшинствах, [проживавших на территории] Xэйлун- цзян). Научн. ред. Фан Янь. Xарбин: Xэйлунцянский провинциальный институт национальностей, 1992.
Чжан Сюэфэн. Цинчао чуци элосы цзолин дэ циюань (Предпосылки [появления] "русской роты" в раннецинский период) // Сиболия яньцзю. 2007(1). № 3.
Чжан Сюэфэн. Цинчао чуци элосы цзолин жунжу чжунхуа вэньхуа цзиньчэн као (Исследования процесса интеграции "русской роты" в китайскую культуру в раннецинский период) // Сиболия яньцзю. 2007(2). № 4.
Чжан Юйцюань. Элосы гуань шимо цзи (Полное описание Школы русского языка) // Вэньсянь чжуань- кань. 1944. № 1.
Чжи Юньтин. Ба ци чжиду юй маньцзу вэньхуа ("Восьмизнаменная" система и маньчжурская культура). Шэньян: Ляонинское национальное издательство, 2002.
Чжун-э гуаньси ши цзыляо сюаньцзи (Сборник материалов по истории китайско-российских отношений). Нинся: Издательство исторического факультета Нинсяского университета, 1980.
Юй Чжэнсе. Гуйсы лэйгао (Различные записи, [собранные] в год гуйсы). Т. II. Шэньян: Ляонинское образовательное издательство, 2001.
Ян Юйлинь. Аэрбацзинь жэнь юй цзаоци чжун-э гуаньси ("Албазинцы" и китайско-российские отношения в ранний период) // Лун цзян шиюань. 1984. № 1.
Cheng Tien-fong. A History of Sino-Russian Relations. Washington: Public Affairs Press, 1957.
Clubb O.E. China and Russia: The "Great Game". N.Y.-L.: Columbia University Press, 1971.
Gardener W. China and Russia: The Beginnings of Contact // History Today. Vol. XXVII. 1977. № 1.
[66] Hummel A. Eminent Chinese of the Ch’ing Period (1644-1912). Vol. I. Washington: US Government Printing, 1943.
Mancall M. Russia and China: Their Diplomatic Relations to 1728. Cambridge (Mass.): Harvard University Press, 1971.
Pang T.A. The "Russian Company" in the Manchu Banner Organization // Central Asiatic Journal. 1999. № 43. Pt 1.
Ravenstein E.G. The Russian on the Amur, Its Discovery, Conquest and Colonization. L., 1861; (на кит. яз., пер. Чэнь Сяфэй, Чэнь Цзэсянь). Пекин: Изд-во "Шанъу", 1974.
Riajansky A.A. The First Russian Settlers in Peking // The China Journal. Vol. XXVI. 1937. № 2.
Serebrennikov J.J. The Albazinians // The China Journal. Vol. XVII. 1932. № 1.
Widmer E. The Russian Ecclesiastical Mission in Peking during the Eighteenth Century. L.: Harvard University Press, 1976.

Примечания:

¹ Нерчинский (год основания – 1654), Кумарский (1652), Ачанский (1652), Усть Стрелочный, Верхозейский, Селемджинский, Долонский [Беспрозванных, 1983, с. 31; Внешняя политика государства Цин., 1977, с. 344].
² Албазинский район не только обеспечивал себя хлебом, но и поставлял излишки Нерчинскому воеводству. В 1685 г. здесь под казачьей крестьянской пашней было свыше 1 тыс. десятин и 50 десятин ярового хлеба на казенной пашне [Сладковский, 1974, с. 79].
³ Подписание Нерчинского договора было важным событием для маньчжурской дипломатии, поэтому к предстоящим переговорам на границе в Пекине готовились с особой тщательностью. Руководящие члены посольства, назначенные императором Канси, имели многолетний опыт работы на российском направлении. Возглавил посольство дядя императрицы, воспитанник императора Канси, маньчжур Сонготоу, в свое время курировавший вопросы пребывания в Пекине посольства Н.Г. Спафария [Hummel, 1943, p. 663–666]. Военным советником был назначен маньчжурский генерал Сабсу, в 1683 г. направленный Канси военным губернатором в Хэйлунцзян для контроля военных действий в Приамурье [Цин ши гао, 1977 , цз. 280, лечжуань 67, с. 10138; Clubb, 1971, p. 30]. Аналитический остов посольства был представлен главой Лифаньюаня Арани и, надо думать, самым опытным дипломатом, разведчиком и специалистом по делам с Россией фудутуном (заместитель гарнизона или главы "знамени") Мала. Накануне отправки посольства из его состава был выведен и оставлен в Пекине будущий глава Лифаньюаня и создатель Школы русского языка, будущий начальник "русской роты" в Пекине, придворный советник (дасюэши) маньчжур Маци. Переводчиками посольства были назначены иезуиты – португалец Т. Перейра и француз Ж.Ф. Жербийон. Посольство сопровождал эскорт, насчитывающий более 500 человек.
⁴ Кроме общины казаков-албазинцев в Пекине, впоследствии многочисленные русские диаспоры появились в Харбине (1898–1960-е гг.) и Шанхае (1920–1960-е гг.). Значительное количество российских переселенцев уже из Советской России в 20-30-х гг. ХХ в. обосновалось в Синьцзяне, современной Внутренней Монголии (Трехречье и Приаргунье) и других районах Китая. Именно эти эмигрантские потоки образовали существующее в современном Китае русское национальное меньшинство (элосы цзу). Подробно о проблемах российской эмиграции и русских диаспорах в Китае см., например: [Гутин, 2011].
⁵ Зачисление российских солдат на военную службу в Китае не было новым для китайской военной истории. Известно, что еще в ХIV в. в Пекине из россиян монгольские ханы сформировали полк, получивший название "охранный полк из русских, прославлявший верноподданство". Русский полк был расквартирован на севере от Пекина на территории в "130 больших китайских десятин", подчинялся напрямую Военному совету. Военную службу русские совмещали с ведением натурального хозяйства, для чего "даны были земледельческие орудия для возделывания земли". Общее количество солдат, входивших в русский полк, составляло примерно 2.7 тыс. человек (подробнее о службе русских солдат в монголо-китайской армии в Пекине см.: [Русъ и Асы в Китае..., 1894, с. 66-69; Ульяницкий, 1912, с. 85-86]).
⁶ Идентифицировать Улангэли с Ананием Уруслановым позволяет перевод одного из разделов "Баци тунчжи" (Всеобщее описание "восьми знамен"), где сообщалось, что "Улангэли подлинно назывался Урусланов, и был Татарин новокрещеной, имянем Ананъя" [Тертицкий, 2004, с. 1; Widmer, 1976, p. 13].
⁷ Утверждать о том, что Урусланов был первым российским перебежчиком позволяют записи российского посла Н.Г. Спафария, отмечавшего: "А один из них изо всех Онашка (Ананий Урусланов. – П.Л.), родом татарин, живет в чести который прежде всех в Китай побежал" [Русско-китайские отношения в XVII в., 1969, с. 417].
⁸ О первых двух россиянах, загадочным образом попавших в Пекин и там оставшихся, Нерчинский десятник Игнатий Милованов писал так: "И те де изменники Анашко и Пахомка в Китайском государстве поженились и держат веру их китайскую и от Богдокана идет им корм и живут они своими дворами" [Русскокитайские отношения в XVII в., 1969, с. 287; Riajansky, 1937, p. 76].
⁹ Как указывал Ф. Вербист, оба российских перебежчика помогали ему отливать пушки для цинской армии и принимали активное участие в подготовке военной кампании против российских владений в Приамурье [Riajansky, 1937, p. 76].
¹⁰ В 1653 г. цинский караульный отряд в Нингуте пленил и отправил в Пекин 11 россиян [Циндай чжун-э гуаньси данъань..., 1981, с. 10]. В 1658 г. во время стычки казаков во главе со Степановым с цинскими силами в месте слияния рек Сунгари и Муданьцзян в плен были взяты 47 россиян, дальнейшая судьба которых осталась неизвестной [1689 нянь дэ чжун-э нибучу тяоюэ, 1977, с. 97–98; Чжун-э гуаньси ши., 1980, с. 63]. В 1668 г., как указывал Юй Чжэнсе, в Пекин был доставлен русский Ифань (Иван) и другие [Юй Чжэнсе, 2001, цз. 9, с. 295]. В 1676 г., по утверждениям Н.Г. Спафария, "в китайском государстве русских людей есть человек с 13, и только 2 человека, что поиманы на Амуре" [Русско-китайские отношения в XVII в., 1969, с. 416-417]. В 1683 г. под Айхуном был взят в окружение отряд Григория Мыльника численностью около 70 человек. Мыльник со старшими казаками и еще частью сдавшихся россиян были "отведены в Пекин, где жили без всякого мучительства" [Бартнев, 1899, с. 319; Clubb, 1971, p. 30]. По данным китайских документов, в результате этой стычки были пленены и доставлены в Пекин 26 человек [Русско-китайские отношения в XVII в., 1972, с. 665; Цин шилу. Шэнцзу жэнь хуанди шилу, 1985, цз. 112, с. 135].
¹¹ По имеющимся данным, россиян взяли в плен, когда они сплавлялись по Амуру [Циндай чжун-э гуаньси данъань., 1981, с. 50; Цин шилу. Шэнцзу жэнь хуанди шилу, 1985, цз. 112, с. 147].
¹² Ссылаясь на трактат "Пиндин лоча фанлюэ" (Стратегический план усмирения русских), Юй Чжэнсе указывал, что "в 7 месяце 22 года Канси (1683) Мала и другие схватили пять человек из лоча (россиян. – П.Л.)". По данным "Описание Жэхэ" (Жэхэ чжи), Юй Чжэнсе устанавливал, что "в 3 месяце 24 года Канси (1685) был схвачен человек из лоча Гафалила (Гаврил) и другие; в 5 месяце после взятия Якэса (Албазин. – П.Л.) пожелали сдаться [в плен] Башили (Василий. – П.Л.) и другие 40 человек" [Юй Чжэнсе, 2001, цз. 9, с. 296].
¹³ По данным "Ба ци тунчжи" (Всеобщее описание "восьми знамен"), полурота была образована в 1668 г. [Циньдин ба ци тунчжи, 2002, цз. 3, ци фэн чжи 3, с. 45].
¹⁴ В отечественной историографии традиционно считается, что привезенные в 1685 г. в Пекин защитники Албазина были приписаны к "русской роте", которой управлял Ананий Урусланов [Адоратский, 1887(1), с. 40–41; Ульяницкий, 1912, с. 84-86].
¹⁵ Маньчжурская армия состояла из восьми "маньчжурских" (маньчжоу баци), "монгольских" (мэнгу баци) и "китайских знамен" (ханьцзюнь баци) (всего 24 отдельных "знамени"), различавшихся по расцветке (первые четыре - "желтое", "белое", "красное", "синее" и созданные позже - "желтое с каймой", "белое с каймой", "красное с каймой" и "синее с каймой"), и "китайского зеленого знамени" (люйин). Каждые 300 человек образовывали одну роту (цзолин), являвшейся базовой войсковой единицей, пять рот образовывали один полк (цаньлин), пять полков – одно знамя (ци). Каждое знамя включало маньчжурское, монгольское и китайское войско. В 1650 г. среди "восьми знамен" выделялись высшие "знамена" (шан ци), к которым относили "желтое знамя с каймой", "полное желтое знамя" и "полное белое знамя" и которые подчинялись непосредственно императору, и низшие "знамена" (ся ци), к которым причисляли "полное красное знамя", "красное знамя с каймой", "полное синее знамя", "синее знамя с каймой" и "белое знамя с каймой". Служащие высших "знамен" включались в личную гвардию императора и обеспечивали охрану императорского дворца и столицы, солдаты и офицеры низших "знамен" несли службу в Пекине и других районах страны (подробнее о "восьмизнаменной" военной системе в цинском Китае см.: [Хэ Юй, 1987, с. 15; Чжи Юньтин, 2002]).
¹⁶ Солдатам "русской роты" начислялось следующее жалование: младшему офицеру - 5 лянов серебра в месяц и 28 мешков провианта в год, на свадьбу - 10 лянов, на похороны - 20 лянов; прапорщику - 4 ляна, 22 мешка провианта, на свадьбу - 10 лянов, на похороны - 20 лянов; рядовым - по 3 ляна, 22 мешка провианта, на свадьбу - 6 лянов, на похороны - 12 лянов. На Новый год по лунному календарю всем полагался месячный оклад в качестве премии [Каменский, 1906, с. 2]. В соответствии с размерами жалования для знаменных солдат и офицеров дети знаменных военнослужащих в возрасте от 10 до 15 лет получали половину денежного и продовольственного жалования, предоставляемого взрослому [Чжан Сюэфэн, 2007(2), с. 57].
¹⁷ После доставки в Пекин Урусланов был приписан к роте Гудэи в должности помощника ротного командира, а с 1685 г. был зачислен в потомственные ротные командиры [Артемьев, 2008].
¹⁸ По данным "шилу", седьмые ранги получили русские Агафон (возможно, Агафонко Зырян), Степан (возможно, Стенька Верхотур), Григорий (Мыльников), Афанасий и Максим (Максим Леонтьев) [Цин шилу. Шэнцзу жэнь хуанди шилу, 1985, цз. 113, с. 165; Widmer, 1976, p. 21].
¹⁹ Как свидетельствуют китайские источники, после смерти Лодохуня управление ротой было поручено известному "специалисту по российским делам" в цинской администрации Маци (в течение незначительного периода, когда Маци по подозрению в заговоре был отстранен от дел, ротой ведал принц Алина), после смерти Маци рота перешла в подчинение некого министра-шану Дэмина, после смерти которого управление ею было поручено придворному советнику Итаю. После Итая новым управленцем роты стал Хадаха. Когда он ушел на повышение, она была передана шилану (заместитель главы-министра центрального ведомства) Шушаню. После повышения Шушаня должность управляющего делами роты занял фудутун Фулян (сын Маци), которого позже сменил фудутун Фуцзин (внук Маци). Вскоре новым руководителем "русской роты" был назначен дутун (начальник гарнизона или "знамени") Гуанчэн (сын младшего брата Маци Ли Жунбао), после смерти которого его место вновь занял дутун Фулян. После повышения Фуляна ротой стал ведать принц Фулунъань (внук младшего брата Маци Ли Жунбао), которого заменил принц Куйлинь (внук младшего брата Маци Ли Жунбао). Куйлиня заменил Фэншэнцзилунь [Лю Сяомин, 2007, с. 370; Циньдин ба ци тунчжи, 2002, цз. 3, ци фэн чжи, с. 45].
²⁰ За успешно выполненный приказ Канси наградил Ивана шестым рангом, а по окончании албазинской осады 1685 г. наградил еще двух российских пленных - Агафона и Сидора, выступивших на маньчжурской стороне [Чжан Сюэфэн, 2007(2), с. 57].
²¹ Известно, что плененные в 1683 г. Афанасий и Филипп были срочно переданы в расположение генерала Сабсу для привлечения "на нашу сторону [других русских]" [Русско-китайские отношения в XVII в., 1972, с. 668]. Кроме этого, в 1684 г. по приказанию военачальника по имени Лобосу русский Иван был отправлен на границу, откуда доставил группу российских пленных количеством в 21 человек во главе с неким Михаилом [Юй Чжэнсе, 2001, цз. 9, с. 296]. После доставки в столицу "Михайла и другие были поставлены на учет в Ведомстве финансов", откуда стали получать жалованье [Цин шилу Шэнцзу жэнь хуанди шилу, 1985, цз. 114, с. 182].
²² В походах против западных монголов (джунгаров) вместе с Максимом участвовали и его соотечественники [Serebrennikov, 1932, p. 10].
²³ О воинской выучке солдат военных подразделений, обеспечивавших порядок в городе в середине XIX в., Е.П. Ковалевский рассказывал следующее: "Я увидел, что человек за человеком подходил к купе ружьев, прислоненных к стене какого-то домика, брал одно ружье, выстрелил и уходил своею дорогою, – это называлось учением" [Ковалевский, 1853, с. 142].
²⁴ Кроме обучения солдат, россияне вместе с иезуитами привлекались для изготовления гранат, которые "зело хвалил" сам император [Мясников, 1980, с. 205].
²⁵ Несмотря на окончание военной кампании в Приамурье, в течение которой в Пекин регулярно доставлялись российские пленные, присылка наших соотечественников в китайскую столицу с границы не прекращалась и в более поздний период. По данным китайских источников, лишь за период с 1690 по 1717 г. документами было зафиксировано 70 случаев незаконного перехода российско-китайской границы, из которых 24 случая имели отношение к переходу россиян из России в Китай [Сунь Чжэ, Ван Цзян, 2006, с. 99]. По некоторым российским документам, лишь в период с 1758 по 1771 г. в Пекин был доставлен 61 российский перебежчик и пленный из России. При этом в большинстве случаев россияне преднамеренно переходили границу в поисках лучшей жизни и при наличии согласия и расторопности цинских властей на границе и в столице порой были готовы обеспечить приход еще большего количества своих соотечественников. Так, пойманные в 1779 г. беглецы Нерчинского завода Петр Смолин с товарищами Семеном и Сидором говорили о готовности "утти к вашему величеству с женами и семьями. И всех людей наряжатся человек 50 или 100 или более" [Адоратский, 1887(2), с. 273].
²⁶ Это намеревались делать по той причине, что "природные албазинцы не токмо христианскую веру, но и российский язык давно забыли" [Адоратский, 1887(2), с. 328].
²⁷ Больших успехов в организации преподавания русского языка и богословия для местных жителей российские власти в Пекине добились несколько позже. В октябре 1859 г. усилиями членов Российской духовной миссии в китайской столице открылось православное училище для девочек. Открытие этого учебного заведения, по мнению организаторов, должно было послужить "самым лучшим и надежным средством как для сближения с китайцами, так и для распространения православной веры между язычниками" [АВПРИ, ф. 143 - Китайский стол, оп. 491, (1861 г.), д. 153, л. 45]. Ученицы посещали училище ежедневно и находились там в течение дня; им преподавали "священную историю, Ветхий и Новый завет, катехизис и китайскую грамматику – это классы дообеденные. После обеда их занимают рукоделием" [АВПРИ, ф. 143 - Китайский стол, оп. 491, (1862 г.), д. 153, л. 18]. Количество принимаемых учениц, видимо, не ограничивалось: так, например, в 1862 г. учебное заведение посещали 18 девочек, 13 из которых были приняты туда еще во время первого набора в 1859 г.; возраст обучающихся варьировался от 8 до 17 лет [АВПРИ, ф. 143 - Китайский стол, оп. 491, (1862 г.), д. 153, л. 21]. Ученицам выплачивалась стипендия, им предоставлялись помещения для проживания и питание, а с тем, чтобы заинтересовать их родителей, решивших отдать своих детей в иностранное учебное заведение, духовная миссия выплачивала им по "2 рубля серебра в месяц на стол" [АВПРИ, ф. 143 - Китайский стол, оп. 491, (1862 г.), д. 153, л. 18]. В ранние годы своего существования училище финансировалось за счет Российской духовной миссии, в августе 1861 г. по докладу графа Н.П. Игнатьева, посетившего Китай, от императора Александра II и императрицы Марии Александровны на поддержание учебного заведения лично было выделено 2 тыс. рублей серебром. На эти средства училище содержалось до октября 1864 г., после чего из российской казны на нужды учебного заведения было ассигновано еще 500 рублей. В дальнейшем училище финансировалось за счет Синода (сумма ассигнований составляла 2 тыс. рублей серебром в год) [АВПРИ, ф. 143 - Китайский стол, оп. 491, (1865 г.), д. 153, л. 43об.]. В отличие от училища для мальчиков-албазинцев, училище для девочек с самого начала демонстрировало немалые успехи: "До сих пор все мы, занимающиеся с девочками, – указывала супруга министра-резидента России в Пекине А.А. Баллюзек, – не можем не похвалить их за охоту к учению, прилежание, внимательность и хорошее поведение" [АВПРИ, ф. 143 - Китайский стол, оп. 491, (1862 г.), д. 153, л. 18об.]. Весьма продуманная политика по популяризации православной школы в Пекине и простое доброе отношение к воспитанницам способствовали повышению интереса к учебному заведению со стороны местных жителей, которые "смотревшие сначала с недоумением и недоверием на это нововведение начинают теперь сознавать пользу его и охотою просят о помещении дочерей их в училище" [АВПРИ, ф. 143 - Китайский стол, оп. 491, (1862 г.), д. 153, л. 19].
²⁸ По мнению китайских исследователей, влияние маньчжуро-китайской культуры на албазинскую общину проявлялось в следующем. Во-первых, в ношении причесок в соответствии с требованиями маньчжурской традиции, когда волосы на голове с четырех сторон выстригались, и оставлялись лишь волосы на макушке, со временем выраставшие в косу (именно с такой прической был о. Максим, когда отправился в поход против монголов). Во-вторых, в ношении китайской одежды и обуви. В-третьих, в изменении фамилий в соответствии с китайской традицией: считалось, что обладатели фамилии Романов изменили ее на типичную китайскую фамилию Ло, Хабаров - на Хэ, Яковлев - на Тао, Дубинин - на Ду, Холостов - на Цзя [Лю Сяомин, 2007, с. 370–371; Чжан Сюэфэн, 2007(2), с. 57].
²⁹ В 70-х гг. XVIII в. в "русской роте" числились 50 потомков албазинцев, из которых "пятнадцать были обучены членами миссии славянской грамоте и в церкви во время службы пели и читали" [Адоратский, 1887(2), с. 217]. В 30-е гг. XIXв. православных "всех же обоего пола и всякого возраста в списке состоит 94 человека", из которых ротных было всего 28 человек - 4 "портупей-прапорщика и 24 человека рядовых" [Каменский, 1906, с. 2]. К 1860-м гг. "нашего христианского закона в Китаях мужского полу и женского и с детьми их человек с 30" было [Дополнение к актам..., 1867, с. 293]. По миссионерским справкам от 1886 г., в Пекине находились 459 крещенных, из которых 149 были потомками албазинцев, а 310 - обращенными в православие китайцами [Лю Сяомин, 2007, с. 374]. Серьезные испытания выпали на албазинскую общину во время действий ихэтуаней в 1900-х гг., в результате чего в Пекине восставшими были убиты более 200 православных из числа албазинцев и крещеных китайцев [Serebrennikov, 1932, p. 11]. В 1950–1960-х гг. в Пекине, Тяньцзине, Харбине, Хайларе и других городах в общей сложности насчитывалось более сотни потомков албазинцев [Лю Сяомин, 2007, с. 377].
³⁰ Например, Николай Ло (или Николай Романов), который, "как говорят, был порядочным и честным полицейским" [Serebrennikov, 1932, p. 12].
³¹ Например, потомок албазинцев Чуань Папи [Serebrennikov, 1932, p. 12].
³² Как указывают россияне, тогда находящиеся в Пекине, в 1920-х гг. в типографии при миссии работали крещеные потомки россиян: архидьякон Василий Дэ (сын Александра Ай), дьякон Федор Дэ, Владимир Дэ (сын Кузьмы Линь), Никита Дэ, Савва Дэ, Игнатий Шуан, Федор Цзюй. Потомок албазинцев Иван Цзюнь заведовал библиотекой миссии [Serebrennikov, 1932, p. 12].

Воспроизводится по:

Восток (Oriens). - 2013. - № 5. - С. 54-66.